Альберто Моравиа - Римлянка

— Это моя дочь, осмотрите ее.

Врач провел нас в заднюю комнату, где стояла кушетка, на которой больным оказывали первую помощь, и спросил:

— Сначала скажи, что с ней случилось… почему я должен ее осматривать?

— Эта мерзавка переспала со своим женихом, а теперь все отрицает, — закричала мама, — я хочу, чтобы вы осмотрели ее и сказали правду.

Врач, которого все это начало забавлять, улыбался и подкручивал усы.

— Но вам нужна экспертиза, а не просто врачебный осмотр, — сказал он.

— Называйте это как вам угодно, — опять закричала мама, — но я хочу, чтобы вы ее осмотрели… разве вы не врач?.. Разве вы не обязаны осматривать людей, когда вас об этом просят?

— Спокойно… спокойно, — проговорил врач, — скажи, как тебя зовут?

— Адриана, — ответила я.

Мне было ужасно стыдно. Скандальный характер мамы, так же как и мой кроткий нрав, были известны всему кварталу.

— Ну, если даже она и поступила так, — сказал врач, который, очевидно, понимал мое смущение и пытался избежать осмотра, — что же в том плохого? Они поженятся, и все кончится благополучно.

— Это уж не ваше дело!

— Спокойно, спокойно, — мягко повторил он. Потом, обращаясь ко мне, сказал: — Как видишь, твоя мать хочет, чтобы я осмотрел тебя… раздевайся… через минуту ты сможешь уйти.

Набравшись смелости, я сказала:

— Да, я отдалась Джино… пойдем домой, мама.

— Нет-нет, дорогая, — сказала она тоном, не допускающим возражений, — ты должна показаться врачу.

Я разделась и покорно вытянулась на кушетке. Врач осмотрел меня и заявил маме:

— Ты была права… Так оно и есть… Теперь ты удовлетворена?

— Сколько? — спросила мама, вынимая кошелек.

Я тем временем поднялась с кушетки и одевалась. Врач отказался от денег и спросил меня:

— Ты любишь своего жениха?

— Конечно, — ответила я.

— А когда вы поженитесь?

— Никогда он на ней не женится! — закричала мама.

Но я спокойно ответила:

— Скоро… как только накопим денег.

Наверное, в моих глазах было столько наивной веры, что врач сердечно рассмеялся, потрепал меня легонько по щеке и выпроводил нас.

Я ждала, что, как только мы вернемся домой, мама снова набросится на меня с руганью, а может быть, и с кулаками. Но дома она, не говоря ни слова, зажгла газ и принялась готовить мне еду, хотя время было позднее. Поставив сковороду на плиту, она вошла в комнату и, освободив один конец стола от лоскутов, стала накрывать. Я сидела на диване, куда совсем недавно она приволокла меня за волосы, и молча смотрела на нее. Я была в сильном замешательстве, так как она не только не упрекала меня, но даже старалась показать всем своим видом, что она чему-то очень рада и довольна. Кончив накрывать на стол, она пошла в кухню и немного погодя вернулась, неся сковороду.

— Садись, поешь.

По правде говоря, я была сильно голодна. Я смущенно подошла и села на стул, который мама заботливо мне придвинула. На сковороде была необычная еда: кусок мяса с яичницей.

— Мне много, — сказала я.

— Ешь… это полезно… тебе надо поесть, — ответила она.

Мне казалось странным это ее внимание ко мне, в нем была, пожалуй, насмешка, но не чувствовалось никакой враждебности. Немного погодя она с еле заметным ехидством спросила:

— А Джино и не подумал накормить тебя?

— Мы заснули, — ответила я, — а потом уже было поздно.

Она ничего не сказала, а только стояла и смотрела, как я ем. Так было всегда: она подавала мне еду и смотрела на меня, а потом сама шла есть на кухню. Она никогда не садилась вместе со мной за стол, ела она мало — или то, что оставалось после меня, или то, что похуже. Мама смотрела на меня, как на дорогую и хрупкую вещь, единственную вещь, которой она владеет и с которой надо обращаться осторожно и аккуратно, и эта ее ласковая услужливость и преклонение уже давно перестали меня удивлять. Но на сей раз ее спокойствие и довольный вид вызвали во мне смутную тревогу.

— Ты сердишься на меня за то, что мы с Джино… Но он обещал жениться на мне… и мы скоро поженимся. Она тотчас же ответила:

— Я уже не сержусь на тебя… я сердилась потому, что прождала тебя весь вечер и очень беспокоилась… а теперь больше не думай об этом, ешь.

Ее фальшиво бодрый тон и уклончивый ответ — так обычно разговаривают с детьми, когда не хотят отвечать на их вопросы, вызвали во мне сильное подозрение.

— А почему не думать? Ты не веришь, что он женится на мне? — допытывалась я.

— Конечно, верю, но сейчас лучше поешь.

— Нет, ты не веришь.

— Не бойся, верю… ешь.

— Я не буду есть, пока ты не скажешь правду, — заявила я раздраженно, — почему у тебя такой довольный вид?

— Ничего подобного.

Она взяла пустую сковороду и унесла ее на кухню. Я дождалась, когда она вернется, и снова спросила:

— Ведь ты довольна?

Мама долго молча смотрела на меня и потом очень серьезно ответила:

— Да, я довольна.

— Но почему?

— Потому что теперь я наверняка знаю: Джино на тебе никогда не женится и бросит тебя.

— Неправда, он сказал, что женится.

— Не женится. Того, чего он хотел, он уже добился… он не женится и бросит тебя.

— Но почему он не женится на мне?.. Объясни, пожалуйста.

— Он не женится и бросит тебя… он только позабавится с тобой и бросит, ни гроша ты не получишь от этого босяка.

— Поэтому ты и радуешься?

— Конечно… теперь я твердо знаю, что вы не поженитесь.

— Но тебе-то какая в этом корысть? — с раздражением и горечью воскликнула я.

— Если бы он хотел жениться, он не стал бы спать с тобой, — неожиданно заявила она, — я была невестой твоего отца два года, и он только перед самой свадьбой первый раз меня поцеловал, а этот поиграет с тобой и бросит. Уж поверь мне… Я даже рада, что так получилось, если бы ты вышла за него, ты бы пропала.

В глубине души я чувствовала, что мама права, и мне на глаза навернулись слезы.

— Я знаю, ты не хочешь, чтобы у меня была своя семья… ты хочешь, чтобы я вела такую жизнь, какую ведет Анджелина, — сказала я.

Анджелина жила в нашем квартале. Сперва она все меняла женихов, а потом открыто занялась проституцией.

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо, — буркнула мама и, собрав посуду, понесла ее на кухню мыть.

Оставшись одна, я долго размышляла над мамиными словами. Я вспоминала обещания Джино, его поведение и пыталась убедить себя, что мама ошибается. Но меня смущали ее уверенность, спокойствие, ее веселый и довольный вид. Мама тем временем мыла на кухне посуду. Потом я услышала, как она поставила тарелки в буфет и пошла в спальню. Немного погодя я погасила свет и, усталая, разбитая, легла рядом с ней.

Весь следующий день я раздумывала, стоит ли говорить Джино о маминых сомнениях, и после долгих размышлений решила, что не стоит. Теперь я в самом деле опасалась, что Джино, как говорила мама, бросит меня, и я боялась повторять ему мамины слова, чтобы не натолкнуть на подобные мысли. Я впервые поняла, что женщина, которая отдалась мужчине, подчиняется ему полностью и уже не может заставить его поступать так, как ей хочется. Но я все-таки не сомневалась, что Джино сдержит свое обещание, и его поведение при первой же нашей встрече укрепило мою уверенность.