И. Грекова - Свежо предание

— Добро.

Они разошлись в разные стороны — приглашать. «Как это делается? — размышлял Костя. — Меня самого раз сто приглашали, а я не запомнил — какими словами: „Позвольте пригласить вас сегодня ко мне“, или: „Разрешите пригласить вас…“, или: „Я бы хотел пригласить вас на небольшой вечер по поводу сегодняшнего события“? Фу-ты, пошлость какая! „Я бы хотел…“ Почему „бы“?»

Он подошел к Анне Игнатьевне.

— Анна Игнатьевна…

— Что, Костя? Вы позволите мне, старухе, называть вас «Костя»?

— Что вы, Анна Игнатьевна, какая вы старуха. Не позволю.

— Брови щиплю. Губы мажу. Стараюсь не опускаться. А все-таки по сравнению с вами я старуха.

— Анна Игнатьевна…

— В вашем-то возрасте я еще ничего была. Вам сколько? Тридцать пять?

— Тридцать один.

— У, совсем мальчик. А седины-то у вас порядочно. Я думала — тридцать пять. Или сорок, но молодо выглядите.

— Анна Игнатьевна, позвольте вас пригласить…

— На банкет? С удовольствием. Люблю поесть, грешным делом.

— Это не банкет, а небольшой вечер, у меня дома…

— Еще лучше. Спасибо. Адрес давайте. В восемь? Приду не раньше десяти. Купаю внука.

…Уф, удалось-таки пригласить. Но сколько времени ушло на одну Анну Игнатьевну! Ничего, лиха беда начало.

Через полчаса дело было сделано. С помощью Юры он пригласил всех. Даже больше. Юра перестарался. Откуда-то набралось до тридцати человек…

— Куда я их рассажу?

— Ничего, не все придут, — сказал Юра. — В крайнем случае устроишь филиал в санузле. Ну, привет.

— А ты куда?

— Домой.

— Да, тебя-то я и не пригласил.

— Полагаю, это излишне. Так в восемь?

— В восемь.

Юра потупился и, отвернувшись, спросил:

— Мне одному приходить? Или с Лилей? Костя на секунду замялся.

— Ты знаешь, я всегда буду рад видеть тебя с Лилей. Но ведь мы же всех приглашали без жен… А впрочем, как ты сам… Ну, приходи с Лилей… Юра, да что ты, неужели обиделся?

— Обиделся? Абсурд. Все ясно. Приду один. Юра ушел. Костя остался в лаборатории. Плохо, неладно получилось с Юрой. Эх, дурак я, дурак! Надо было самому пригласить Лилю. Не догадался. Просто не пришло в голову.

Он не любил Юрину жену.

Когда они встретились после войны, Юра был уже женат. Он сошелся где-то на фронте с женщиной-врачом, старше себя лет на десять, да так и остался с ней. Звали ее вычурно, с претензией: Леонилла Илларионовна. Костя всегда путался в этом каскаде «л». Юра называл ее Лилей. Нежное такое, девичье имя. Наверно, Юра ее любил: зачем бы иначе женился? Но что там можно было любить?

Юра привел ее сразу, как только вернулся в Ленинград. Юрина жена… Вот уж не подумал бы! Высокая, нескладная, в линялой гимнастерке с плохо пришитыми погонами майора. Жилистая шея все время вертелась в широком воротнике. Если ей нужно было посмотреть куда-нибудь, она поворачивала не глаза, а шею. Что-то совиное… Ногти хирурга — коротко, по самое мясо, срезанные, окрашенные йодом. Она крутила самокрутку и, вертя шеей, бесцеремонно оглядывала комнату.

— Небогато, — сказала она.

Он и сам знал, что у него небогато, но в их кругу это как-то не принято было замечать.

Она села за стол и сразу же стала рассказывать, как сегодня вскрывала абсцесс на ягодице.

— Гной так и брызнул. Засыпала стрептоцидом. На фронте в таких случаях мы применяли фумигацию, дымоокуривание. Дно раны очищается, процесс грануляции идет быстрее… Черви…

— Лиля, — умоляюще сказал Юра.

— Твой товарищ, кажется, не девушка? Костя поспешил уверить ее, что нет.

Юра, ему не надо было ничего объяснять. Он сразу понял, что его жена Косте не понравилась. Они никогда об этом не говорили, только один раз, потом, и по другому поводу, Юра сказал:

— Ты мало что понимаешь.

Костя и в самом деле мало что понимал. Чем держится эта семья? Он не любил бывать у них и был-то всего раза три-четыре, не больше.

У Юриной жены была от первого брака дочь Наташа, лет двенадцати, калека. Туберкулез позвоночника. Она лежала, не вставая, на узкой железной кровати, в гипсовом корсете по самые плечи, и могла только двигать руками и чуть-чуть приподнимать голову. Кровать стояла у окна. Рядом с Наташей всегда лежало зеркало, чтобы можно было смотреть, что делается на улице. У девочки было узкое, бесцветное личико и большие, серьезные, немигающие глаза — точно такие глаза Костя видел однажды в зоопарке у лемура, ночного животного. Лемур сидел в клетке и горевал. Кругом толпились, курили. Лемур был серьезен. Какой-то ребенок бросил ему конфету — лемур даже глазами не повел…

Эта непроницаемость всегда пугала Костю в Наташе.

А Юра любил ее — это было видно. Садился к ней на кровать, брал в руку ее тонкие, вялые пальцы, и она улыбалась одним уголком рта.

— Как жили, что видели? — спрашивал Юра. Наташа отвечала детским-детским тоненьким голоском:

— Машину видела, красную. Собачка проходила, и с ней тетя…

Когда Юра глядел на Наташу, лицо его трудно было узнать — такая доброта, мягкость… Никогда его Костя не видел таким. Даже с Цилей…

А на работе Юра был прежний — ироничный, подтянутый. Они вот уже три года работали рядом, рука в руку. Если бы не он, ничего не было бы: ни работы, ни защиты, ни степени…

Костя обернулся: кто-то вошел. А, это Надюша.

Она стояла у стола — небольшая, полненькая, незаметная, с ясным овальным лицом и спокойными синеватыми глазами.

— Я принесла стенограмму.

— Ну-ка, давайте.

Костя просмотрел четыре машинописных листа, поправил текст в двух-трех местах:

— Ну что же, вполне прилично. Я даже не выгляжу в вашем изложении таким уж полным идиотом.

— Спасибо.

Необычайное спокойствие, шедшее от этого лица, возможно, было связано с его овальной формой… Яйцевидная форма вечности… И вдруг, неожиданно для себя, Костя сказал:

— Послушайте, Надюша. У меня к вам странная просьба. Я сегодня пригласил к себе кое-кого из товарищей. Не согласились ли бы вы помочь мне? Ну, похозяйничать, что ли… Стол накрыть… Еда уже куплена, вино — тоже.

— А вы… Хорошо, я согласна.

— Ладно, по рукам. Занесите-ка стенограмму куда нужно и сразу — ко мне. День-то рабочий ваш кончился.

— Только, я думаю, мне надо переодеться?

— Зачем? По-моему, вы и так прелестно одеты. Я без шуток.

— Стульев мало, — сказала Надюша.

— На кухне есть табуретка, — вспомнил Костя.

— Несите, не помешает. Только это капля в море.

— Поставим чемоданы, радиоприемник. Сергея Петровича — на радиоприемник, а? Свесится с обеих сторон.

— Нет, уж это нельзя. Знаете что? Подвинем стол к тахте, на нее человек шесть усядутся.

— Низко.

— Ничего. Посадим высоких. Передвинули стол. Бутылки и рюмки пошатнулись и успокоились.

— Ну как, с точки зрения буржуазных стандартов? — спросил Костя.