Инна Гофф - Телефон звонит по ночам

Вечер был томителен и долог. И как все бесполезно прожитые вечера, казался еще прекрасней. Медленно гасла багровая полоса на западе. Тянуло откуда-то дымом, горелым кизяком. Над холмами, за балкой, зажглась первая голубая звезда. От всего – от темного силуэта холмов и голубой звезды над ними, от горьковатого запаха дыма – веяло небывалым покоем, какого давно не знало ее сердце. Может быть, потому, что этот летний вечер не принадлежал им, Тамаре и Стаху. Потому что они были разлучены и он дежурил сейчас и сидел один в своем кабинете с надписью «Дежурный по шахте».

Время близилось к десяти. Дважды Маина рука тянулась к телефонной трубке и отдергивалась, словно трубка была под током. «Что, если он ждет моего звонка, – думала она. – Ведь я всегда звонила ему прежде… Звонила, чтобы услышать его голос. Но теперь мне мало голоса. Я не видела его слишком долго. Я должна увидеть его лицо…»

Она собралась быстро. Так быстро, что сама удивилась. Ее пальцы словно только и ждали минуты, когда она начнет собираться. Она спешила, как спешат в театр, боясь, что опоздают к первому действию. Или на вокзал, с которого вот-вот отойдет поезд.

Только на улице ею вновь овладело чувство покоя. В окнах уже горел свет. У Бородиных горланил телевизор и слышались голоса. Наверно, были гости.

«Сегодня я счастливее тебя, – подумала она. – Я его увижу. А ты будешь есть пирог с орехами и рассказывать про Стендаля…»

Стендаль родился в Гренобле, в провинциальном городишке на севере Франции. Но своей родиной он считал Милан, итальянский город, где жила его любовь. И умирая он просил начертать на могильном камне: «Здесь покоится Анри Бейль, миланец».

Это Стах рассказал Мае. Он читал Стендаля, словно письма от нее. В тот раз он сказал: «А знаешь, пожалуй, это правильно. Считать своей родиной не тот город, где ты родился, а тот, где впервые полюбил».

«Значит, моя родина здесь, – подумала она. – В этой степи».

Никогда она еще не любила так. Даже того, первого, с которым столкнула ее судьба.

Она миновала поселок и шла по темной дороге туда, где среди темной степи сияли огни гидроблока. Ярко освещенный шахтный двор был пуст. Тихо было и в небольшом вестибюле, где днем всегда толокся народ и звенели стаканы и ложки в буфете. Сейчас буфет был закрыт. Все лишнее исчезло. Все самое важное, ради чего горели эти огни, было глубоко под землей и в тиши кабинета, где сидел дежурный по шахте – человек, отвечающий за эту ночь.

Он обрадовался ей. И она ужаснулась его спокойной радости. Так радуются случайному спутнику в трудной дороге.

– Присаживайся, – сказал он. – Куда собралась?

Он разглядывал ее, словно не понимая, зачем она здесь.

– К тебе, – сказала она. – Что-то соскучилась. Дай-ка папироску… – Он протянул ей пачку, но сам курить не стал.

– Соскучилась, значит, – сказал он и слегка смутился.

Она, прищурясь и пуская дым, вглядывалась в его лицо.

Он как будто еще сильней загорел, был чисто выбрит.

Но была в его лице какая-то измученность, как после тяжелой болезни.

– Расскажи что-нибудь, – сказал он. Его тяготило молчание.

– А ты… Не соскучился?

Об этом не надо было спрашивать. Но, сделав первый шаг – придя сюда, она знала, что уже не сможет остановиться в своем унижении. Просить о том, чего нельзя выпросить, – о любви.

Их глаза встретились.

– Я мало думал о тебе все эти дни, – сказал он. Это было жестоко, но он не умел врать. Или не хотел. И все же он пожалел ее, потому что, помолчав, добавил: – Но ты пришла, и я обрадовался тебе. Значит, я все же немножко скучал…

– Ты очень счастлив? – спросила она, продолжая унижаться и страдая от этого.

Он долго молчал.

– Не знаю, подходит ли сюда слово «счастье», – сказал он. – Когда все время думаешь о том, что это кончится…

Он сказал это просто, как сказал бы товарищу, своему парню, с которым можно быть откровенным. Она и была для него таким товарищем. Своим парнем.

– Какой табак едкий, – сказала она.

Зазвонил телефон. Это был Сергей. Стах сообщил ему данные проходки.

Должно быть, он спросил, есть ли к нему вопросы, Стах ответил: «Вопросов нет». В конце разговора Сергей сказал что-то о Тамаре. Может быть, передал от нее привет. Мая поняла это по тому, каким нежным и синим сделался взгляд его серых глаз. Таких глаз она никогда не видела у него. «Подходит ли сюда слово счастье?»

Он взглянул на часы, – не пора ли уже идти в шахту.

– Расскажи что-нибудь, – сказал он опять.

Но вновь зазвонил телефон. На этот раз звонили из забоя. Это был Басюк, бригадир скоростников. Он жаловался на начальника вентиляции Рябинина. Стах напряженно вслушивался в глухой, отдаленный толщей земли голос Басюка. Должно быть, Басюк просил разрешения продолжать работу.

– Не могу, Витя, – сказал Стах. – Это его право – остановить забой, если есть нарушения по безопасности. Ты бы лучше поставил шесть лесин, чем тратить время на разговоры. Леса нет?.. Пошли двоих из бригады, пусть доставят… Ладно. Я скоро спущусь. Там разберемся…

Он поднялся.

– Идешь? – спросила Мая.

– Придется идти. Ребята злятся. Рябинин для них не авторитет.

– Вы в этом сами виноваты, – сказала Мая. – Для вас всех он мальчишка. Думаешь, шахтеры не видят?..

– Возможно, ты права, – сказал Стах. – А пока что надо идти, выручать его.

Его мысли были уже далеко, во втором подэтаже, откуда звонил Басюк.

«Сейчас он уйдет, – подумала Мая. – Десять шагов до двери, и мы расстанемся. Когда я увижу его? И зачем мне теперь его видеть?»

– Извини, – сказал он. – Я должен идти…

В его голосе была жалость к ней. Та самая жалость, которую она так боялась услышать от других. Но от него она согласна была принять и жалость. Разве не за этим пришла она к нему?

Самое трудное в любви – понять, что все кончено. Согласиться с этим.

В кабинет ворвался Рябинин. Он был в шахтерке, перемазанный углем, – видно, только что вышел из шахты. Он дышал тяжело, – не то после бега, не то от волнения. Он не удивился, увидев Маю. Верней, даже не заметил ее.

– Вы еще здесь, Станислав Тимофеич, – сказал он, переводя дыхание. – Я остановил забой во втором подэтаже. Кровля коржит, подхватить нужно. А у них, видишь ли, лесин лишних нет…

– Я все знаю, – сказал Стах. – Правильно сделал, что остановил…

– Нет, вы не все знаете! – крикнул Рябинин. – Они не за лесом пошли. Они с Забазлаевым по телефону связались. Он разрешил им продолжать работу…

Рябинин вытер щеку кулаком, размазав что-то мокрое – пот или слезы, и сделался еще чумазее.

Они стали звонить на второй подэтаж, но там никто не подходил.

– Бурят, – сказал Стах. – Бурят и ничего не слышат. Как глухари…

– Не переодевайся, – сказал он Рябинину. – Пойдем вместе.