Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника

– …Торопиться надо изо всех сил! У Марины Галеевны есть ваш телефон; она вам сегодня позвонит, и вы с ней договоритесь, где и когда вы встретитесь.

Сучанских сворачивает в направлении деканата, а я в этот момент думаю о том, как несправедлив к ней был все последние шесть месяцев. Если бы она хотела меня подставить, она бы, конечно, сейчас ничего мне не сказала.

Я смотрю ей вслед и не могу отделаться от мысли, что маленький рост, неказистая внешность и располагающий певучий голос настолько часто скрывают под собой гремучую смесь железной хватки и тайных плотских желаний, что поневоле задаешься вопросом, почему так происходит. Если верить бывшим коллегам Зинаиды Максимовны, своих трех сыновей она в детстве держала в ежовых рукавицах и нередко лупила их ремнем, а на работе в то же самое время крутила роман с каким-то местным красавцем-мужчиной, за которым бегали еще очень многие институтские леди, но ей удавалось настолько опережать в данном вопросе своих конкуренток, что несколько женщин с другой кафедры даже собирались ее за это подкараулить и избить. Подумать только, что в советском институте могли кипеть такие поистине шекспировские страсти! «Ладно, – спохватываюсь я, – хватит глазеть! Если сказали – торопиться, значит, это мы и будем делать».

Я выхожу на улицу, чертыхаясь про себя в предвкушении бессонной ночи. Довольно резво топаю до остановки, сажусь в полупустой троллейбус и, комфортно расположившись в одиночку на заднем сиденье, по какой-то причине вновь вспоминаю о Шекспире. Шекспир – это, конечно, как сказал бы посещавший Волго-Камск Максим Горький, «глыба», «матерый человечище». На самом деле многовековое вранье о нем не прекратилось до наших дней и, я думаю, не прекратится уже никогда. А всё потому, что были и есть, как целомудренно говорят в таких случаях, «грёбаные» искусствоведы, которые защитили свои диссертации по его биографии, выдуманной ими самими. И этих светил науки не смущало, что у купца Шекспира собственные дети почему-то были неграмотными… Во всем мире существуют общепризнанные методы определения авторства текстов – по количеству используемых слов, особенностям выстраивания фраз и тому подобным вещам. Криптографы, работавшие не где-нибудь, а в самом Агентстве национальной безопасности США, с почти стопроцентной вероятностью установили, что за псевдонимом «Шекспир» прятался сэр Фрэнсис Бэкон, философ и по совместительству лорд-канцлер Англии. Только у него словарный запас текстов равнялся тридцати трем тысячам (у нашего Александра Сергеевича он тянул лишь на двадцать тысяч), а в первых изданиях «шекспировских» трагедий в витиеватых заглавных буквах различимо имя «Фрэнсис». Но сейчас, трясясь на ухабах дороги, считаюшейся одной из главных трасс города, я вспоминаю Шекспира-Бэкона отнюдь не из-за того, что он был крупнейшим драматургом и мыслителем своего времени. Я вспоминаю его потому, что одновременно он был еще и крупнейшим взяточником. Его даже хотели посадить, и лишь почти чудо спасло его от тюрьмы. Шекспир-Бэкон был философом – и я философ. Он был хорошим знатоком человеческих душ, что заметно в его сочинениях – и я неплохой, иначе я бы уже давно провалился на своей работе, как это произошло со многими другими моими сослуживцами. Наконец, он был великим взяточником – и я взяточник, хоть и не великий. Но кому из нас не хотелось бы сравняться с Шекспиром, не правда ли?…

Остатки дня, вечер и ночь я просидел над составлением столь замечательной программы, которая должна была понравиться москвичам непременно. Обязательные пункты, указанные в стандарте, свидетельствовали о таком владении материалом министерскими чиновниками, которое приводило в состояние благоговения и негодования одновременно: «теоретико-игровые модели олигополии», «оптимальные макроэкономические траектории как решения уравнения Эйлера», «основное арбитражное уравнение финансового рынка», «уравнение для стохастической динамики госдолга и его марковские свойства»…. У меня уже в какой раз за свою многолетнюю практику возникли серьезные подозрения, что госстандарты и проверочные тесты составляются в министерстве науки и образования бывшими троечниками. На этот раз троечники перепутали названия дисциплин: этот курс у магистров должен был называться не «Современные проблемы экономической науки», а «Математические методы в экономике». Но, как бы там ни было, к восьми утра работа в основном была закончена, и я, обессиленный, свалился на диван, чтобы вздремнуть хотя бы несколько часов. Но жизнь вновь подтвердила действенность законов Мерфи. Не уверен, что у Мерфи есть такой закон, касающийся именно сна, но, даже если и нет, его нетрудно слепить по аналогии с другими его творениями. В восемь тридцать раздается звонок мобильного. Усилием воли разлипаю веки и протягиваю руку к тумбочке. На дисплее высвечивается имя: РуслТроф. Меньше всего, если не считать Бочкова, мне бы сейчас хотелось слышать этого урода.

– Да, Руслан! – говорю я Трофимову по старинке, не надеясь на взаимность. Вряд ли он станет обращаться ко мне, как в былые времена, только по имени. Так и есть:

– Игорь Владиславович! Ничего, что я вас беспокою? Шефу звонила Зинаида Максимовна; говорит, что человек сегодня в Москву уезжает, а программы как не было, так и нет. Шеф потребовал узнать у вас, чё за х…йня?

«Вот сучонок! Лизоблюд поганый!»

– А я тебе скажу, Руслан Алексеевич, чё за х…йня! – стараясь не выходить из себя, проговариваю я каждую фразу как можно спокойнее. – Во-первых, мне Зинаида Максимовна только вчера сообщила, что доцентша с ее кафедры едет сегодня вечером, а Кейсана в понедельник, когда задание передавала, не обмолвилась насчет этого ни словом. А, во-вторых, я уже с этой Мариной Галеевной, которая едет к москвичам, вчера беседовал, и сегодня она программы получит.

– А подписи на них будут? – спрашивает Трофимов.

«Черт! Я второпях-то об этих подписях и забыл, а нужные люди целый день на работе сидеть не станут. Особенно их завкафедрой Мищенко. Тот, наверное, как обычно, уже до одиннадцати сбежит».

– Им что, обязательно с подписями эти бумаги нужны? Это же пока рабочий проект… – довольно тупо пытаюсь создать видимость отмазки я.

– Конечно, Игорь Владиславович! Вы об этом не подумали?

– Хорошо, сейчас еду. Шеф ко скольки будет?

– Сказал, что в девять точно, но быстро уйдёт.

– Ладно, понятно. Всё.

Я отключаюсь и, швырнув на одеяло брусок «Моторолы-К1» (я не меняю довольно херовую «Моторолу» на «Нокиа» только потому, что финны не додумались выпустить одну из своих моделей в виде радующего глаз золотого слитка), поднимаюсь с дивана.