Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

— Да. Профессор Глив пытался, но не сумел никого убедить. Возможно, ему недостает влияния и знакомств.

— А каково юридическое положение? — неожиданно спросил Деон.

Филипп развел руками.

— Довольно неясное. Мы так ничего точно не установили.

— Гм-м. Да. Это одна трудность. А другая состоит в том, что тебе нужны добровольцы. Ты думаешь получить материал с помощью лапароскопии?

— Конечно, это было бы идеально. Но слишком сложно. Для начала я был бы счастлив, если бы получал только что удаленные яичники или хотя бы их части. А извлечь из них яйцеклетки нетрудно.

— Это, может быть, я смогу устроить. У меня есть знакомые гинекологи, и я попрошу их. Но только… — Он скривил губы, колеблясь.

— Что? — быстро спросил Филипп.

— Я не стану им говорить, зачем мне яичники. Ты знаешь, насколько люди бывают ограниченными. — Деон увидел, как посуровело лицо Филиппа. — Слушай, я ничего не имею против работы, которую ведешь ты и многие другие, и не подумал бы возражать, но тем не менее, на мой взгляд, ее лучше держать в тайне.

— Естественно. Но если ты считаешь, что риск слишком…

Деон жестом заставил его замолчать.

— Не вставай на дыбы. Я устрою, чтобы ты получал яйцеклетки, которые тебе нужны. Просто все это нужно держать в абсолютной тайне. Даже Глив не должен знать. Так тебя устроит?

— Да, устроит, — сказал Филипп.

Деону удалось получить яйцеклетки, скрыв, для чего они предназначаются на самом деле.

По причинам, которые ему не хотелось анализировать, Деон позвонил по телефону у входа в пустой лекционный зал, чтобы не звонить через коммутатор клиники. Он набрал номер, который ему дала Триш, и, когда там сняли трубку, самым вежливым тоном попросил позвать ее к телефону.

— Мне нужно будет сходить за ней, — сказал женский голос. — Как мне сказать, кто ее просит?

Его раздражало любопытство, которое она и не пыталась скрыть.

— Скажите, что один ее знакомый, — отрезал он, но тут же сообразил, что эта таинственность может только разжечь любопытство соседки, и добавил: — Пожалуйста, скажите, что это Деон.

Прошло довольно много времени, прежде чем там снова взяли трубку.

— Я слушаю. — От этого низкого звучного голоса у него пересохло в горле.

— Здравствуй, Триш, — как сумел небрежно сказал он. — Это Деон.

— Я знаю.

Никаких общепринятых вежливых слов. Но их отсутствие не казалось ни обидным, ни грубым — ведь это была она. Деон решил быть столь же прямолинейным.

— Мне надо сообщить тебе кое-что важное.

— А именно?

— Мне не хотелось бы по телефону… Ты не собираешься в город?

— Завтра мне нужно побывать в транспортном агентстве.

— Ты не пообедаешь со мной?

— Спасибо.

Чуть запинаясь, он условился о том, когда и где они встретятся.

И когда он шел с Триш по Аддерли-стрит, он испытывал ту же неловкость. Была половина первого, и улицы кишели народом. Он радовался про себя этой толчее, которая избавляла его от необходимости вести разговор.

Когда они встретились, она сразу спросила:

— Что ты хотел мне сказать?

Но он покачал головой: «Не здесь, не на улице».

Он вел ее, чуть касаясь рукой ее локтя, в скромный ресторанчик. Они спустились по ступенькам и оказались в теплом и уютном уединении. Шумная улица осталась где-то далеко. Улыбаясь и кланяясь, подошёл метрдотель. Он узнал Деона, покосился на Триш и молча проводил их к столику.

Некоторое время они изучали меню и карту вин, так что все еще можно было обходиться общими фразами. Но в конце концов официанты ушли, неслышно ступая по устланному ковром полу, и они остались одни.

Триш наклонилась к нему через столик.

— Ну, вот. Теперь ты можешь мне сказать.

— Давай прежде выпьем.

Он сам себе не мог объяснить, почему он тянет, почему дразнит ее. Не из жестокости, хотя, возможно, какой-то элемент жестокости тут и присутствовал — стремление отплатить ей за ее отчужденность. Но главным образом это была потребность удержать ее интерес, пусть даже с помощью самой грубой уловки, оттягивая минуту, когда он расскажет ей о том, что для нее так невыразимо важно.

Несколько секунд она внимательно вглядывалась в его лицо. Затем слегка пожала плечами и принялась разглядывать ресторан. Зал был весь в бронзе, золоте и полированном дереве, казалось, он существует века.

— Я что-то не помню этого места, — заметила она весело.

Вероятно, она решила подладиться под его настроение, играть по правилам, которые предложил он. И, как ни парадоксально, ее покорность вызвала у него разочарование.

— Открылся в прошлом году, — сказал он ей с насмешливой улыбкой. — Все эти потемневшие от времени дубовые балки и старинные панели — одна видимость. Тем не менее кухню вполне могу рекомендовать.

Она засмеялась.

— Слава богу.

— Но в любом случае в те дни подобные заведения были нам не по карману.

Она ни словом, ни жестом не отозвалась на эту явную попытку установить между ними близость, опирающуюся на общие воспоминания.

— Да, — сказала она.

Воцарившееся молчание с каждой секундой становилось все более критическим. Триш разглядывала гравюры, изображающие сцены охоты, над огромным камином, в котором пылал, весело потрескивая, толстый дубовый кряж.

— Ты уже решила, когда возвращаешься в Италию? — Он страшился ответа, но не нашел, о чем еще ее спросить.

— В начале следующего месяца. Сегодня я приехала заказывать билеты.

Три недели. Меньше, чем три недели.

— Значит, ты не хочешь больше задерживаться?

— Нет. Отец теперь сам справится. Рано или поздно ему все равно придется привыкнуть. И потом, у каждого ведь своя жизнь.

— Пожалуй, ты права.

— И такая погода совсем не для Джованни. Он очень легко простужается.

Сказать ей сейчас?

Но он только спросил:

— Ты помнишь Филиппа Дэвидса? Цветной, который учился со мной в университете. Мы вместе кончали.

— Так, смутно. Но я про него слышала. Он ведь получил Нобелевскую премию за что-то там такое?

— Его выдвигали, но он ее не получил. Я хотел сказать, что сейчас он здесь, в Южной Африке.

— Знаю.

Он удивленно взглянул на нее.

— Я видела фотографии — ты и он вместе, — объяснила она. — В газетах, когда была здесь в феврале.

— А, да! Понимаешь, он генетик. И твердо убежден, что со временем мы сможем предотвращать или лечить наследственные болезни вроде синдрома Дауна.

Она внимательно смотрела на него.

— Каким образом?

— Ну, это нелегко объяснить. Суть в том, что в каждой клетке есть вещество, называемое ДНК, и оно служит как бы магнитной лентой, на которой запечатлена определенная информация. Так вот, болезни вроде синдрома Дауна возникают из-за искажения этой информации. Когда-нибудь, если, например, мы создадим молекулярную хирургию, мы сможем убирать кусочки с искаженной информацией и заменять их правильными.