Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Профессор повелительным жестом пригласил его к столу.

— Прошу. Сюда прошу, смелей. Никто вас не съест. Прошу спуститься, взглянуть и прокомментировать, что вы видите.

Деон, смущенный теперь не меньше жавшейся под их взглядами сестры, осторожно, ощупывая ногой каждую ступеньку, спустился, поднялся на возвышение, нагнулся над снимком, стараясь различить детали. Почки, выше линия позвоночника… А это? Он пригнулся еще, прикусив нижнюю губу. Вот здесь. Внизу справа, в самом низу таза. Он смотрел и глазам своим не верил.

Профессор начинал терять терпение.

— Ну-с, так прокомментируйте же, что вы видите, мы ждем.

Деон показал на эту тень.

— Вот здесь, — сказал он, — в области таза. Челюсть! Это похоже на челюсть, сэр…

Он держал трубку и слушал гудки, но никто не подходил к телефону.

Что там, нет никого? Он представил себе, как звонит телефон в пустой комнате.

А эти повторяющиеся гудки действительно звонки на другом конце провода? Он где-то читал, что звонок образуется вследствие контакта, который происходит на телефонной станции при поступлении электрического сигнала. Вот точно так же нервные окончания передают сигналы в мозг, подумал он и даже зрительно вспомнил диаграммы в учебнике анатомии Грея. Страница одна тысяча какая-то, раздел неврология. Два рисунка на развороте с изображением двигательного нерва и сенсорных трактов; тоненькие разноцветные линии, расходящиеся в разные стороны, точно ветви на стилизованном дереве. Да, ему не выкарабкаться, если в работе по общей медицине окажется вопрос о нервной системе. Лекции Бернстайна ему надоели до чертиков, и он перестал их посещать. Осталось только уповать и надеяться, что ему не достанется такого вопроса.

Черт бы побрал этот телефон. Неужели там некому подойти?

Раздался щелчок, и тут же ее голос:

— Алло?

У него в руке уже была наготове монета, но он не решался ее опустить.

— Алло?

Он сунул монету в щель.

— Алло, Триш, — взволнованно проговорил он.

— А, это ты. — Голос у нее звучал глухо.

Он все понял.

К горлу подкатила тошнота, застучало в висках, и только одна мысль проносилась в голове: надо держать себя в руках. Спокойно.

— Как ты? — Он сказал это с наигранной веселостью, точно ничего и не случилось.

— Прекрасно, — равнодушно отвечала она.

Он вдруг разозлился. Могла бы не терзать его. Но она ведь сказала: «Прекрасно». Может, он не так понял, может, она как раз и хотела сказать: «Прекрасно». Все прекрасно. И нет никаких причин для беспокойства. А может, она вынуждена говорить так из осторожности…

— Послушай, ты не одна, там еще кто-то есть?

— Здесь? — В голосе ее звучало недоумение. — Нет, — И помолчав, добавила: — Мама ушла. Я одна.

— А-а…

Теперь он знал, но какая-то сила побуждала его продолжать, заставляла растягивать муки. Абсурд какой-то, самоистязание.

— И… — Он не знал, как это выразить. — У тебя ничего нового?

— Нового?

Что она, поглупела, что ли? Или прикидывается дурочкой?

— Ты же знаешь, о чем я говорю. Ничего не изменилось?

— А-а…

Она снова помолчала. Он чувствовал, как надрывно стучит сердце, подкатывая к горлу.

— Нет, — сказала она.

— Понятно.

Минуту оба молчали. Он отвел трубку: в духоте телефонной кабины он взмок, и трубка прилипала к коже. Теперь, на расстоянии, в трубке что-то шуршало и шумело, как морской прибой. Точно отдаленный рокот воля, который слышишь, когда подносишь морскую раковину к уху. Отец собирал морские раковины; у него была целая коллекция, больших, свернутых спиралью — их называют «бараний рог». Они с братом как-то в летние каникулы помогали отцу искать их среди скал во время отлива. Отец пек моллюсков здесь же, на покрытом галькой берегу, возле скал, и они с братом, затаив дыхание, ждали, пока моллюски сварятся в собственном соку. Мясо готово, когда сок весь выкипит, и тогда можно вытаскивать его из раковины, вынув сначала переливчатые внутренности и зародыш жемчужины. Мясо было жестковатое, но вкусное.

Самые большие раковины и самые красивые, отливавшие перламутром, они уносили с собой. Отец расставлял их на полке, специально отведенной для этого на веранде, служившей ему конторой. Тоскуя по морю, Деон снимал с полки одну из раковин, подносил ее к уху и слушал неторопливый рокот морского прибоя.

— Алло! — В голосе Триш на этот раз звучала вопросительная озабоченность.

— Понятно, все сделаем, — резко сказал он в трубку, точно грубостью можно было перечеркнуть случившееся.

— Что ж, будем надеяться.

Она заставила себя ответить спокойно, но по голосу он слышал, что она опять в слезах. О боже!

— Все будет в порядке. Вот увидишь.

— Да. Может быть.

Теперь он заторопился: ему хотелось поскорее кончить этот разговор.

— Ну ладно. Мне пора.

— Сегодня увидимся?

— Нет. Я не могу… Я… — Он старался найти себе оправдание. — Понимаешь, я сегодня занят допоздна. У нас тут с Робби одно дело.

— Хорошо.

— Завтра, может быть, — предложил он в порыве внезапной жалости и доброго чувства к ней и даже (здесь он ничуть не покривил бы душой) вспыхнувшего желания. — Попытаемся придумать что-нибудь на завтрашний вечер. Я позвоню.

— Ты знаешь, где меня найти. — Она коротко рассмеялась, стараясь показать, что не сдается, но он почувствовал скрытый упрек.

Он сказал: «Прекрасно», и его покоробило от собственной фальши, но теперь ему было не до этого. Ему хотелось только одного — немедленно кончить разговор.

— Пока. До скорого.

В трубке щелкнуло, точно ключ в замке повернули. На миг он ощутил себя вольной птицей, но только на миг. Гнетущая тяжесть ответственности и чувство вины тут же вернулись.

Дверь телефонной будки пружинисто захлопнулась за ним, он вышел на залитую весенним солнцем улицу и медленно побрел прочь. Он шел, глубоко засунув руки в карманы брюк, насупившись, словно уже стал настоящим врачом, озабоченным бренностью человеческого существования.

На самом же деле он думал об отце. Что-то вдруг напомнило о нем, что-то мимолетное, может быть, блики солнца на ветровых стеклах автомобилей, мчавшихся по городским улицам и исчезавших вдалеке.

Морские раковины. Ну да, что-то связанное с раковинами. (В какой-то части сознания, всегда остававшейся трезвой и рассудочной, всплыло: «Turbo sarmaticus», класс брюхоногих, тип моллюсков.) Да. Это было во время больших летних каникул после второго курса. Субботним утром, вспомнил он теперь — все вдруг нахлынуло, как живое. Поздним утром, потому что он, помнится, принял душ и переоделся для игры в теннис. Он собирался приготовить себе сандвичи с холодной бараниной, а потом отправиться до вечера на ферму к Верстерам. У Верстеров, их соседей, был теннисный корт и очаровательные дочери-двойняшки.