Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Она снова кивнула.

— Прекрасно. Так я иду звонить. Я мигом.

Телефон-автомат был через два квартала. Он сел в «фиат», рванул с места и, нажав до отказа на газ, помчался по пустой улице.

Набрал номер, и к нему тут же вернулось деловитое профессиональное хладнокровие.

Врач все понял. Он будет через пятнадцать минут. Тут уже осложнений не предвиделось. О, у меня персонал натренированный. Конечно же, выкидыш. Так до встречи, старина, я выезжаю.

Триш лежала в той же позе, в какой он ее оставил. Она повернула голову, когда он вошел, но сама не двинулась.

— Ну как, порядок? Она кивнула.

— Вот и прекрасно, — нарочито бодрым тоном сказал он. — Доктор уже выехал, давай и мы будем собираться. На-ка вот это. И это наденем.

Он улыбнулся ей и, заметив полуоткрытую дверь ванной, пошел закрыть ее.

— Одевайся, я сейчас.

Он снова подбодрил ее улыбкой, вошел в ванную и закрыл за собой дверь. Надо бы вытереть пол, но это потом. Сначала другое.

Он потянул рулон туалетной бумаги, оторвал длинную полосу, смял в комок. «Это» так и осталось лежать на белом фаянсе. Оно было розовое и гладкое, с большой головой и крошечными конечностями — точная копия того, что он видел в патологическом кабинете. Триш все-таки спутала сроки. Он так и думал: это же явно двенадцатая неделя.

Он пригляделся повнимательнее — мальчик. Он бумагой спихнул своего неродившегося сына в унитаз и спустил воду.

С удивлением и беспокойством заметил Деон, как дышит отец, когда они поднимались по лестнице: он едва одолел последний пролет. Ноздри у него при каждом вдохе широко раздувались. Деону вспомнился пациент с пневмонией. К тому же он был весь в испарине, бусинки пота покрывали лоб под полями его черной шляпы. А ведь день выдался не такой уж жаркий.

Ничего не поделаешь, стареет, подумал, успокаивая себя, Деон. Шестьдесят ему? Нет, шестьдесят один. Не так уж много, хотя и не мало, конечно. Странно, он вообще редко задумывался над возрастом отца, над тем, что он меняется. А ведь годы берут свое, увидел теперь Деон и поймал себя на том, что смотрит на отца взглядом стороннего наблюдателя. Лицо его, всегда решительное и строгое, с глубоко посаженными глазами (отец непомерно гордился своим зрением: на охоте он, бывало, первым видел газель и мог с одного взгляда определить из далекой дали, в кого метил — в самца или в самку), теперь осунулось, резче обозначились скулы, а нос, крупный, крючковатый, выдавался подобно клюву хищной птицы.

Деон смотрел и думал: он всегда присутствовал в моей жизни, был, и все; некая фигура, имеющая определенное название «отец». А сейчас смотрю я на него вроде бы со стороны и должен признать, что совсем его не знаю, словно темный дом с закрытыми ставнями, о котором только имеешь представление, — разве что удалось разок-другой мельком увидеть затененную внутренность некоторых комнат.

Иоган ван дер Риет споткнулся и чуть не упал у массивных колонн, венчавших лестницу. Деон бросился было поддержать его, но отец отвел его руку и насупился сердито и раздраженно. Бот, шедший с другой стороны, заметил и этот жест, и недовольный взгляд отца и улыбнулся Деону, чуть пожав плечами и как бы говоря, что таков уж он есть, отец, ничего другого от него и ждать не приходится, а Деону следовало бы получше знать его и не соваться со своей помощью — даже в такой день.

До входа в парадный зал они поднимались молча.

Здесь уже собралась целая толпа; самые нетерпеливые начали входить, но многие еще стояли группами на лестнице или возле колонн: выпускники, явно стеснявшиеся своих мантий; родственники, не скрывавшие гордости; преподаватели университета, утомленные и безразличные, жаждавшие лишь одного — чтоб скорей все это кончилось.

— Войдем или ты хочешь подождать здесь? — спросил Деон и посмотрел на часы. — Еще двадцать минут до начала.

— Давай чуточку обождем, — сказал отец. Он оттянул пальцем воротник рубашки, затем снял шляпу и неторопливо вытер платком лицо. Заметил на себе взгляд Деона и прибавил чуть ли не извиняющимся тоном: — Ну и жарища в этом вашем Кейптауне. Пожарче будет, чем у нас в вельде.

— Да, сегодня очень влажно, — вежливо поддакнул Деон, не смущаясь тем, что кривит душой.

Бот разглядывал девушек в платьях, которые по моде облегали фигуру, и вдруг фыркнул:

— Нет, вы только поглядите, кто пожаловал! Флип и старая Миета.

Филипп Дэвидс неторопливо поднимался по ступеням лестницы. Пожилая цветная женщина, шедшая под руку с ним, очень волновалась и явно была не в своей тарелке, словно никак не могла поверить, что имеет право быть здесь.

— Вы только поглядите, как она вырядилась, — насмешливо продолжал Бот. — Дикарка да и только.

Нарядилась мать Филиппа в самом деле не к месту: широкая юбка колоколом, какие были в моде лет пять-шесть назад на танцевальных верандах, и летняя широкополая шляпа еще большей давности. Среди маленьких шапочек, которые были надеты на других женщинах, она выглядела действительно комично.

И многие на нее уставились. Деон видел вокруг улыбки, за снисходительностью которых скрывалась высокомерная жалость.

Его разобрала злость. Он стоял и смотрел сверху на поднимавшегося по лестнице Филиппа, а тот неторопливо шел по ступеням об руку с этой перепуганной, причудливо вырядившейся старой женщиной. Ублюдок, осел упрямый, ругал он его. Неужели не мог подсказать ей? Неужели не мог проследить, чтоб она оделась как следует, а не выставляла себя на посмешище?

— Она имеет полное право быть здесь, — сердито бросил он брату.

Бот, не веря ушам своим, взглянул на него и покраснел. И открыл было рот, хотел что-то сказать, но не произнес ни звука.

Филипп с матерью прошли больше половины пути, когда она вдруг, почти на том же месте, что Иоган ван дер Риет, оступилась. Филипп поддержал ее, остановился и тут впервые поднял глаза, словно хотел смерить взглядом, сколько им еще оставалось пройти.

У него было необычное выражение лица. Пристыженное, растерянное и вместе с тем вызывающее. Точно он говорил собравшимся здесь надменным белым: «Подите к черту! Все вместе и каждый в отдельности. Убирайтесь ко всем чертям!»

Деон все понял.

И платье это, и шляпа — обноски; цветастое, пышное бальное платье, которое какая-то женщина носила когда-то и выбросила за ненадобностью, да и шляпу тоже — она только занимает место в гардеробе; так почему бы не отдать все это служанке — они так падки до бантов, оборочек, цветов из атласа и тому подобного, не так ли?..

Обноски. Но это лучшая ее одежда, а Филипп слишком горд, чтобы признать, что это не так.

Деон шагнул к ним, еще сам до конца не осознав, что он делает. Он видел насупившиеся брови отца и застывший взгляд брата, но он уже шел вниз по ступеням — туда, где остановились Филипп с матерью. Филипп без улыбки наблюдал за ним — стоял серьезный, словно собирался задать какой-то очень важный вопрос.