Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

— Да, сэр, — покаянно подтвердил Деон. — Я как раз собирался домой. Постельный режим, сэр.

— Сию же минуту убирайтесь, молодой человек. Убирайтесь! — И, смерив его уничтожающим взглядом, старик сам поторопился убраться подальше.

Так счастье улыбнулось ему, повезло ему и на практической диагностике. А вот на письменном экзамене он чуть не срезался, то есть явно не повезло. Он вышел тогда из зала (этого самого зала, хотя он выглядел совсем иначе: ряды столов, бдительные преподаватели, прогуливающиеся между ними, тяжелая, напряженная атмосфера), руки у него были мокрые, колени дрожали. Он не помнит, как прошел мимо умников-разумников, которые стояли, сгрудившись у лестницы, и сверяли ответы. Ему не хотелось не то что говорить — думать не хотелось о вопросах. Только бы поскорее убраться отсюда.

Одно к одному, злился он тогда, во всем обвиняя Триш с этой ее беременностью. Как я мог сосредоточиться, когда над головой занесен меч. А кто виноват? — спросил он себя. Скажи мне это, старик!..

Он поглядел через проход туда, где среди рядов светловолосых голов недвижно застыла темная головка. Она? Конечно, она, кто же еще.

Как-то она сейчас? Он видел ее только раз с тех пор, как она выписалась из больницы, да и то недолго — они вместе позавтракали в баре. Он чувствовал себя мерзавцем, ему было стыдно, но он ничего не мог поделать, потому что работал по семнадцать часов в сутки, пытаясь наверстать упущенное. Она тоже проводила все время над книгами — и у нее ведь надвигались выпускные экзамены. Однажды он позвонил ей, хотел предложить сходить куда-нибудь вместе, но у нее не было сделано домашнее задание, а к концу недели следовало его сдать. Она говорила с ним слегка небрежным тоном — он обиделся и больше не звонил. Да и времени у него не было.

А теперь, когда есть время, позвонит?

Наверное, нет.

Вежливые аплодисменты отвлекли его от размышлений, и он невольно встрепенулся. Известный английский академик улыбкой выразил признательность и сел на свое место, в последний раз отбросив со лба прядь волос.

Аудитория ожила, зашевелилась, задвигалась. Послышался шелест перелистываемых программок. Наступила главная часть церемонии.

Поднялся декан и обратился к ректору университета с учтивой, положенной по ритуалу речью. Ректор отвечал сухо — так шелестят переворачиваемые страницы.

Первыми — доктора в своих ярких мантиях. Каждому положенные аплодисменты; особо — аплодисменты доктору медицины, прохромавшему к кафедре с палочкой. Аудитория затаила дыхание, когда он стал взбираться по ступенькам, а вдруг?.. И дружно воздала ему должное, когда он их одолел.

Теперь пошла мелочь — бакалавры. Темп убыстрился, короче стали паузы между именами. Каждый должен сам следить за алфавитом, и, пожалуйста, передвигайтесь поближе, чтобы не задерживать.

Абрахамс, Дональд Роберт Адаме, Питер Макартур, Баджи, Мохаммед (чуть погромче: мы ведь либерально мыслящие люди), Бартлетт, Моника Мона.

Декан посмотрел в список и замялся. Даже его сухой педантичный голос дал фистулу, когда он прочел:

— С отличием по результатам экзаменов второго и третьего года обучения, а также выпускного экзамена по профессии и с почетной грамотой первого разряда… — Снова едва заметная пауза. — Дэвидс, Филипп!

Филипп поднялся и быстрым шагом пошел к кафедре. Аплодисменты. Он чуть ли не взбежал на возвышение и так же стремительно преклонил колено, и все это время аплодисменты не стихали. Эти сдержанные, скованные условностями люди не стали бы петь и плясать в проходе в его честь, не понесли бы его, как триумфатора, на руках. Но они чествовали его. Ей-богу, чествовали. Он повернулся к ним, когда ему надевали шапочку, и на лице его снова появилось такое исступленное выражение, что Деон даже внутренне содрогнулся.

Сказано: «Ты не свергнешь меня. Ибо не свергнуть меня».

Кто-то подтолкнул Деона слева, и он вспомнил, что надо пересаживаться. Передвигаясь на освободившееся место, он обернулся и увидел такое, что от удивления едва не сел мимо стула.

Его отец аплодировал тоже.

Среди всех этих англичан сидел Иоган ван дер Риет со строгим неподвижным лицом. И хотя был так непохож на них, аплодировал тоже. Аплодировал Флипу Дэвидсу, цветному парню с фермы Вамагерскрааль.

Это было все то же хорошо знакомое серое каменное здание. И все-таки выглядело оно иным.

Он остановился, не дойдя еще до засаженного кустарником островка, охранявшего вход в клинику, и долго смотрел на угрюмый многооконный фасад.

Я работал и учился здесь пять лет, размышлял Деон. Мне знаком здесь каждый уголок, каждый дюйм. Я могу с закрытыми глазами пройти по всем коридорам этого здания и найти кратчайший путь по любой черной лестнице. Я знаю здесь каждую палату и лабораторию, каждую операционную и кабинет в административном корпусе. Знаю, где комнаты кастелянши, где аптека и даже кухня. Сколько раз я ходил по этим коридорам, сколько лет вся моя жизнь была связана с этой больницей. И скольких больных я перевидал здесь: одни давно выписались и живы, другие умерли. Однако до сих пор я был если не совсем безучастен, то во всяком случае не в ответе за них, этих людей. Так что, получается, я не знаю этой больницы. Теперь все будет иначе. Я должен научиться нести эту ношу. С этого и начнется мое обучение. С этого начнется приобщение к медицине.

Ну, хватит патетики, не без иронии подумал он. Спроси кого угодно, все скажут — ты уже специалист. Ты же принят ординатором, парень, — врач, живущий при больнице. На все сто специалист, а толку от тебя много меньше, чем от штатной сиделки. Впрочем, любая хорошая сиделка сама скажет тебе об этом.

Тем не менее он не мог потушить язычок пламени, горевший в его груди. Он прошел мимо привратника в вестибюль, еще стесняясь своего накрахмаленного новенького белого халата; еще не веря, что на обшлагах нет больше зеленого канта, положенного практиканту, а на лацкане — именной значок, указывающий на его новое положение.

Вчера вечером в отведенной ему комнате при больнице он обнаружил на постели повестку, оповещавшую об утренней конференции врачей-ординаторов. А также две брошюры. Он прочел их от корки до корки, пытаясь понять, зачем ему их положили, ведь зачем-то положили же. Но так и не поняв этого, захлопнул с чувством разочарования и даже обиды. В одной брошюре содержалось подробнейшее описание больничного дня. В другой, столь же унылой, — сведения о том, что и как делать с анализами крови, кала, мочи и прочими объектами специальных исследований.

Впрочем, и от утренней конференции он ничего особенного не ждал. Очевидно, будет обычная «накачка». А все-таки кто-то должен же знать, что его ждет.