Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ

Однако никто из случайных людей никогда не станет президентом — и в этом и состоит страшная сила демократии. Монархия, например, не гарантирована от случайностей. Путем дворцового переворота к власти может придти никому не известный наследник престола; революция ставит во главе правительства людей без регалий и происхождения, но наделенных волей и умом. В отличие от монархии и революции демократия не позволяет обществу сбиться с курса, она ставит у власти только представителей номенклатуры, и только с одобрения номенклатуры, при ее поддержке, в качестве выразителя ее интересов и гарантии ее прав и может лидер добиться власти. В дальнейшем лидер перешерстит номенклатуру, переиначит бюрократов и сенаторов под себя, но придти к власти без номенклатуры лидер никогда не сможет. Даже начав с низов (сельским механизатором, как Горбачев; солдатом, как Септимий Север; киноактером, как Рейган), демократический лидер обязан будет пройти весь номенклатурный путь, сделаться плотью от плоти внутренней партии — и только в качестве унифицированного продукта, выражающего номенклатуру абсолютно, он и будет допущен до власти.

Номенклатура представляет народ, она от лица народа делегирует диктатора к власти, она наделяет его божественными незаменимыми свойствами. Номенклатура утверждает, что разумной замены лидеру нет. И номенклатура совершенно права: если данного диктатора (отца отечества, верховного главнокомандующего, национального лидера) подвергнуть импичменту и сместить, выбирать придется снова из состава той же самой номенклатуры — и результат будет точно такой же, разве что несколько хуже. Номенклатура честно говорит народу: берите лучшее, что у меня есть, остальные только хуже, а этот еще ничего.

Какой бы катаклизм ни произошел в демократическом обществе: убийство президента Кеннеди или перестройка российской власти — номенклатура справится с ситуацией, случайностей не допустит. Ротация демократической власти, выборы, парламентские прения — это лишь формы жизнедеятельности номенклатуры, не имеющие отношения к циклам жизни народа. Народ — субстанция жизнеспособная, но куда менее жизнеспособная, чем его администрация.

Современная номенклатура сформировалась в ходе большой демократической войны двадцатого века, оформила свои планы и пристрастия совершенно, и те страны, что желают присоединиться к демократической империи сегодня, — пополняют своими избранниками номенклатуру. Принимают нуворишей неохотно, долго держат в статусе демократических наместников на завоеванных территориях. Но если наместники ведут себя разумно, их постепенно пропускают в общество некогда избранных и никогда не сменяемых отцов демократии. Гражданские демократические войны двадцатого века подготовили окончательное торжество имперских порядков, приучили демократически настроенных граждан полюбить странное социальное образование наших дней — демократическую империю, заставили принять имперское существование демократии как благо.

Гражданская демократическая война (как и гражданские войны Рима, приведшие к закату Республики) произвела необходимую перестройку в мире, подготовила строительную площадку: привела к конфискации земель, ущемлению этносов, образованию новых народностей вопреки этническим характеристикам, непомерным налогам и прямым грабежам. На фоне произвола гражданской войны имперский порядок (будучи произволом еще худшим) смотрелся обаятельно. Представители международной номенклатуры сделались богатейшими в мире людьми — при этом они же являются ответственными за мир во всем мире. Очевидным образом они ответственны за угнетение, но они же воплощают порядок. Может ли группа лиц, чье личное состояние превышает бюджет страны, отвечать за сохранность данной страны — этот парадокс вполне мог бы украсить дискуссии античных мудрецов.

Эту форму общественной жизни никто и никогда не счел бы нормальной (тем более желанной), если бы демократическая идеология не научилась представлять демократию органичной альтернативой тоталитаризму и — как крайнему выражению тоталитарной модели — социальной революции. В соревновании миростроительной и мироуправляющей демократий победила последняя, этот строй и объявил себя альтернативой революции. Так оно и есть — менеджменту забастовка не нужна. В этом качестве, в качестве менеджмента, и была принята победившая демократия просвещенным человечеством.

Революция — то есть коренное устранение власти номенклатуры — оказалась самым страшным прогнозом для истории просвещенного мира.

Были потрачены невероятные усилия на то, чтобы радикальную терминологию революции переиначить под бюрократический жаргон демократии.

Потребовалось переплавить революционный авангард в авангард капиталистический, развлекательный, сервильный; сделать средний класс зависимым от капитала и заинтересовать в спекуляциях, а не в производстве; перевести социальную философию от обсуждения проблемы справедливости — к проблеме морали и права. Когда защитник демократии Поппер ругает Маркса — он, пожалуй что, делает это из свободолюбивых соображений. Маркс объективно способствовал сомнительным идеологическим доктринам, из-за которых началась большая война. А кому служит сам Поппер даже и думать не хочется.

Демократии потребовалось принимать социализм в гомеопатических дозах, чтобы избежать отравления социализмом и революцией. И в конце концов эффект был достигнут: отныне понятие свободы всецело связано именно с демократией, демократия с номенклатурой, номенклатура с капиталом, капитал — с империей. Разорвать эту связь уже невозможно.

Но разве скажешь преданному читателю газет: демократия — это не обязательно хорошо? Разве скажешь: демократия — это обман и позор? И скажешь — не услышит. А услышит — нипочем не поверит. Откройте любое издание — и вам как дважды два объяснят, что свобода — это хорошо, а рабство — плохо.

Вот бравый журналист, вития гласности — он обсуждает достоинства итальянских ресторанов в журнале. А что? Имеет право — свобода на дворе! Вот рок-певец — он, не стесненный цензурой, поет матерные песни в казино, где народные депутаты проигрывают миллионы. Вот главный редактор свободолюбивой газеты требует от владельца газеты, оружейного магната, приличную положению зарплату — тридцать тысяч долларов в месяц и разные приятные пустяки: машину, водителя, то, се. Разумеется, оружейный магнат прекрасно понимает, что тот, кто верно служит демократическим идеалам, имеет право на достойную жизнь.

Средняя пенсия российской бабки равняется тысяче рублей, средняя заработная плата равна пятнадцати тысячам рублей, иными словами, идеолог демократии получает в тысячу раз больше пенсионера и в сто раз больше рабочего. Его аппетиты следует считать умеренными, если вспомнить оклады художников, эстрадных певцов, режиссеров, политтехнологов, галеристов, визажистов и прочих членов демократической обслуги.