Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ

Чтобы возникла компрадорская буржуазия — требуется сначала создать компрадорскую интеллигенцию. Это и было сделано. Первой жертвой процесса, который, по меткому замечанию Горбачева, «пошел» — стала именно русская интеллигенция. Она в своем старом виде существовать перестала — частью подалась в обслугу (политтехнологи, риэлторы и дистрибьюторы), но в основном — приспособилась к режиму, изменила образу XIX века, усвоила рыночный жаргон. Именно компрадорская интеллигенция, полагающая свои интересы и нужды критерием прогресса, породила ситуацию, в которой бессовестные богачи, вороватые депутаты, коррумпированные политики — стали воплощать прогресс. Их существование было объявлено общественной нормой. И не просто нормой — гарантией свободы слова и прав человека. Логика событий безупречная: интеллигенция тянется к вороватым богачам, предпочитая их комиссарам, вороватые богачи ищут сторожа охранять свое добро от других вороватых богачей. А кто же лучше годится на роль сторожа, чем старое доброе ГБ? Так не мы ли сами его и позвали? На что же нам сетовать?

Беда, что, когда появилась пресловутая свобода слова, — сказать интеллигенции уже было нечего. Так и живем уже двадцать лет — с открытым для судьбоносного высказывания ртом, но без слов и мыслей в голове, без совести, без стыда. И смотрим ежедневно на сытые интеллигентные рожи на вернисажах, открытиях, презентациях — идет перманентный праздник цивилизации, победившей варварство. А по сути: праздник начальства, победившего в очередной раз собственный народ.

Некогда Солженицын ввел термин «образованщина». Он почувствовал, что идет на смену Советской власти. На смену номенклатурным чиновникам, коим достаточно было госдачи и охоты, пришли просвещенные цивилизованные ворюги, которые хотят благ цивилизации в полном объеме — таких благ, какие серым аппаратчикам и не снились. Они цивилизации, просвещения хотят — они хотят хорошего! Не судите этих ворюг, они тянутся к цивилизации! Но не бывает цивилизации вообще, безразмерной, как нейлоновые носки, не бывает прогресса вообще, всякая история конкретна — и проживается всего один раз.

Интеллигентные люди используют один и тот же аргумент в защиту казарменного капитализма. Недавно я снова прочитал тот же самый аргумент в реплике на статью Ходорковского в интернет-издании Газета. Ру. Это распространенное суждение.

Да, говорят интеллигентные люди, сейчас положение дел не радует, но это необходимая фаза развития на трудном пути в цивилизацию. Европа прошла этап дикости тысячу лет назад, а мы, отстав по объективным причинам (татарское иго, октябрьская революция), вступили на этот путь только теперь. Следует набраться терпения — и мы сравняемся с Европой.

На этот аргумент существует два ответа.

Ответ первый. Да, Европа прошла через этап дикости — и не только тысячу лет назад, проходила она через рецидивы дикости перманентно, последний раз это случилось пятьдесят лет назад, во время фашизма. Эти этапы дикости имманентны европейской истории, Европа их преодолевала, к ним возвращалась, преодолевала их снова, в этом драматизм европейского пути. Как всякий живой процесс, история Европы не схематична (была дикость, ее преодолели, теперь они живут в цивилизации, им всем хорошо). Идеальных схем нет. В чем-то европейская история может являться образцом — но в чем-то и предупреждением. В любом случае, эта история не наша. У России — другая история. И потому что климат иной, и потому что земля родит хуже, и потому что география иная — по многим причинам социо-культурная эволюция здесь шла иначе, породила иные механизмы взаимодействия людей. Важно и то, что история идет непрерывно: то есть пройдя некогда этап варварства, Европа не стояла на месте в милом оазисе цивилизации. Нет, за отчетный период она много прожила — у нее накопился опыт, какого в России нет и быть не может. Повторюсь, опыт не только хороший, но всякий — хороших историй не бывает, бывают сложные истории. Примерить на себя чужую жизнь и чужую историю невозможно, надобно прожить свою. Россия свою историю и проживает. История России — история великая, отказываться от нее, объявлять несостоятельной — есть неуважение к отеческим гробам, к памяти великих людей России, к самому себе. Октябрьская революция, в частности, не есть ошибка, черный день календаря, который надо забыть и считать яко небывшим, — нет, это часть нашей истории, и надо историю знать и уважать. Отменить все — и начать с чистого листа невозможно. Это напоминает случай с пожилым человеком, который хочет начать жизнь сначала, женится на молоденькой, и думает, что проживет новую жизнь. Не проживет — помрет от старых недугов.

Ответ второй. Если принять положение, по которому сегодняшние трудности полагается перетерпеть в ожидании результатов прогресса, то почему нельзя было набраться терпения и ждать, пока страна прошла бы через трудности социализма, руководствуясь коммунистическими идеалами? В конце концов, при социализме схема уговоров применялась та же самая: сейчас плохо, но в целом курс верен. Эксперимент социализма был не так уж и долог (в исторической перспективе весьма короток) — уже сегодня мы прожили при новом издании капитализма треть того времени, что было отпущено на коммунистический эксперимент — и с гораздо худшими результатами. Промышленность не подняли, международный авторитет растеряли, страну развалили, в гражданских войнах увязли, политических лидеров не обрели, доверие народа утратили. Пожалуй, кровососы большевики за двадцать лет успели побольше. И набрали столько сил, что победили в чудовищной войне. Можно тешить себя фразами: пройдем этот этап, светлое будущее не за горами! Но разве пропагандисты-большевики говорили иначе? Отличие европейской истории (и европейского субъекта истории — то есть гражданина) в том и состоит, что никто не ждет завтрашнего дня — они просто живут, не идеальной жизнью, а той, какая есть.

Сегодняшнее положение дел порождено сильным чувством — ведомая этим чувством, страна рвалась в социальный эксперимент. Имя этому чувству — зависть. Социалистическая Россия и советский интеллигент в частности были изглоданы завистью — к благам и правам западного мира.

При этом знания о том, что из себя представляет Запад, не было. Сказать, что русский интеллигент идеализировал европейскую цивилизацию — мало. Прежде всего, русский интеллигент пренебрег той самой Европой, которой завидовал. Это понятно: тот, кто завидует, не в состоянии разглядеть реальных проблем того, кому он завидует. Ему зависть застит глаза: он хочет получать зарплату как у соседа, а то, что у соседа язва, он знать не хочет. Именно это и произошло — боролись за европейские ценности, но знать не хотели того, что у Европы сегодня болит. Какие там могут быть проблемы, если у них много колбасы и высокие зарплаты, нам бы их заботы — вот и все, что было в головах у русских свободомыслов.