Катажина Грохоля - Никогда в жизни!

Однако мы не поссорились, в конечном счете сошлись на том, что уши у нас длинные, чутко реагирующие на малейшее изменение в интонации голоса, более того, мы восприимчивее к неприятным вещам, чем к хорошим. Верхом приличия считается выхватить в разговоре с кем-нибудь нечто дурное, компрометирующее, пропустить мимо ушей комплименты, зацепиться за этот единственный факт и на нем строить свою неприязнь к миру.

Однажды Тося – она была еще совсем маленькая – страшно развеселилась, когда я сказала: «Что это посреди кухни делает куча кубиков?» И за праздничным столом (думаю, уточнять необязательно, что это было у родителей мужа) дочь, заливаясь смехом, воспроизвела это так:

– А у нас посреди кухни лежала куча, и мама вошла и спросила, что эта куча делает посреди кухни?

Вот так и наш прекраснейший лес превратится в сырой и малярийный, лягушка, которая прыгает в воду, будет не частицей мироздания, а лишь склизкой тварью, нырнувшей в рассадник комаров, а каждый муж будет казаться ужасным. Если я так слушала Элю, то, может, я слушаю так всех? И бедняжка Адам, стало быть, еще хлебнет со мной горя? Неужели я вообще не умею радоваться? А только придираюсь по пустякам?

Когда я пошла проводить гостью на станцию, с полей поднималась легкая дымка тумана. Скрипнула калитка. Эля помахала в сторону Улиного дома и крикнула:

– До свидания! – А потом сказала: – Классно ты здесь устроилась, все тебя знают. – И добавила: – До чего же здесь красиво.

Вечером позвонил Адам. Сказал, что скучает. Я призналась, что тоже. Он спросил, проверяла ли я электронную почту.

Ладно, подумала я, сделаю ему приятное. Ответила, что да. Ну, конечно, я немножко соврала, да разве это так важно? И зачем он настаивал, чтобы я занималась всеми этими глупостями? Я пыталась выйти в сеть, но это невозможно, к сожалению.

Приехал Адам. Он так крепко меня прижал, что ребра едва не проткнули мое нехуденькое тело.

– Ну и что? – задал мой милый дурацкий вопрос.

– Все в порядке. – Отвечая, я мечтала только о том, чтобы он чуточку ослабил хватку.

Ну и ненормальные же эти мужики.

– Господи, как я рад! – Он начал меня целовать, как никогда раньше.

Поразительно, как я мало, оказывается, знаю о таких вещах, как поцелуй и так далее. Особенно о том, что бывает далее.

– Ты хочешь об этом поговорить?

Вот дурачок, ведь я видела, что ему хорошо, он видел, что мне приятно, так о чем тут было говорить! Мы очень мило провели ночь. Спали всего два с половиной часа.

Ой, мамочка, если б ты знала… Об отце не хочу вспоминать…

Мой день рождения! Приехали все. Счастливая Мань-ка со своим возлюбленным, Гжесик и Агнешка, Кшиштоф, математик, подруга детства и еще тридцать восемь человек. А кроме того, прибыла та девушка на белом коне, которая каталась здесь все лето, и помахала мне. Я тут же загадала желание. Не скажу – какое.

Адам был само обаяние, внимателен ко всем, разливал коктейли, непринужденно общался с гостями, согласился со мной, что Эва прекрасно выглядит. Нет, это в самом деле чересчур. Раз так – весь оставшийся вечер я буду противной, злобной сучкой. Ведь он мог бы и возразить мне. Но Адам вместо того, чтобы раздражаться из-за моих едких острот на тему мужчин, являющихся недостающим звеном в неудачной эволюции неудачника-мужчины, в чем мы можем наглядно убедиться, смеялся громче всех и расхваливал мое чувство юмора. Нет, в самом деле, как замечательно, что я не согласилась отпраздновать свой день рождения в узком кругу, вдвоем.

И тут меня понесло. Я вспомнила, как мой Экс ужасно обиделся, когда я однажды рассказала в компании анекдот. Приходит баба с мужиком к врачу и жалуется, что муж с ней не спит. Врач просит ее подождать в коридоре, а мужу говорит: «Плохи дела, если вы не начнете спать со своей женой – она умрет». Мужчина выходит из кабинета, а жена подскакивает к нему и спрашивает: «Что он тебе сказал?» А муж машет рукой и отвечает: «Ну, что ты умрешь!»

Эксик три дня со мной не разговаривал, дескать, я его скомпрометировала.

И сейчас, покопавшись в закромах своей памяти, которая обыкновенно меня подводит, я рассказывала этот анекдот. Все смеялись. А что Адам? Подошел ко мне, прижался и говорит нагло:

– Значит, ты будешь жить вечно! И все потешались надо мной!

А тут еще Гжесик – ну и свинья же он – сказал Адаму:

– Ты с ней поосторожнее, она может и кастрировать. Ох, я была по уши сыта замечаниями в собственный адрес в мой тридцать седьмой день рождения. Так обижать меня! И никто меня, как всегда, не собирался защищать. Я хотела вырваться из объятий Адама, но он держал меня, этот гадкий социолог, крепко и вещал:

– Это мне в ней как раз и нравится. Но я не из тех мужчин, кто позволяет себе что-то обрезать!

Я вырвалась и убежала на кухню, ненавидя его всей душой. А он пошел за мной и начал целовать, я и слова вставить не успела. Ну и нахал, мать честная, как он целовался, на черта нам гости, мы же могли быть сейчас вдвоем и спокойно выпить шампанское, ну и вообще, когда же они все разойдутся, ведь сидят здесь уже, наверное, полчаса, что за люди! – ни чувства времени, ни такта, ни понимания, – и почему этот тип на меня так действует, я совсем не хочу, чтобы он так держал свою руку на моей шее и еще меня прижимал, теперь все заметят, что у меня грудь поднялась торчком, только пусть он меня не выпускает из рук, еще самую малость, впрочем, они отлично веселятся там сами, без нас…

Вот так… Это был потрясающий день рождения.

Мы договорились с Адамом: что я не должна каждый день заниматься стряпней, потому что у нас равноправный союз и мы друг другу помогаем; что нет типично мужских и женских дел. При этом более тяжелую работу выполняет Адам, потому что я – женщина.

Адам будет иногда мыть окна, зато я не прикоснусь к машине, если необходимо поменять колесо, проверить что-либо или вытащить из грязи. Я не буду убирать за Адамом в ванной. Не буду прикасаться к его бритве, разве что у меня не будет своей; что я могу носить его зеленую рубашку, потому что она мне больше идет, чем ему, кроме того, она ему почти мала, однако он не будет носить мои вещи, к примеру, толстые шерстяные носки, привезенные из Закопане. И никогда-никогда без моего ведома не прикоснется к моему компьютеру. И никогда меня не будет обманывать. Потому что самая плохая правда лучше самой хорошей лжи.

Адам все время смеялся. Сказал, что я превосходно вела переговоры – мол, все должно быть так-то и так-то, но в приложении к договору всегда есть уступка для меня, а не для него.

Он должен переехать к нам в пятницу. С вещами. А пока мы красили кухню, и сантехник переставлял мойку, потому что необходимо было перенести сюда стол, а в гостиной разместятся вещи Адама. Потому что его квартиру мы решили сдавать.