Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

Дэнни проснулся раньше отца и обнаружил на кухонном столе записку Кетчума. К удивлению писателя, записка была аккуратно отпечатана на машинке. Значит, Кетчум поднялся на третий этаж, а Дэнни даже не услышал скрипа половиц у себя над головой и скрипа лестничных ступенек. Ни он, ни повар не проснулись от стука машинки. Кетчум вполне мог бы отругать их за потерю бдительности. Между тем в записке старого сплавщика об этом не было ни слова.

НАСМОТРЕЛСЯ НА ВАС, РЕБЯТА. ПОКА ХВАТИТ!

СОСКУЧИЛСЯ ПО СВОЕМУ ПСУ. ПОЕХАЛ К НЕМУ.

КОГДА ВЕРНУСЬ ДОМОЙ, БУДУ И ПО ВАМ СКУЧАТЬ!

ПООСТОРОЖНЕЙ С КРАСНЫМ ВИНОМ, ДЭННИ! КЕТЧУМ.

Карл обрадовался, увидев отъезжающий пикап Кетчума. Ковбой начинал нервничать. Понаблюдав за Люпитой (мексиканка несколько раз входила и выходила из дома), он успокоился. Она тщательно убрала в гостевой комнате. Значит, Кетчум уехал окончательно. Однако Карлу пришлось прождать еще целые сутки.

Вечером двадцать седьмого декабря повар с сыном ужинали дома. На мясном рынке Доминик купил замечательные колбаски со странным названием kielbasa [217] Эмигранты из стран Восточной Европы привезли в Канаду рецепты своих колбас. Kielbasa sausage имеет явно польское происхождение. Есть и украинские сорта; те имеют общее название kovbasa. . Дома он вначале томил их в оливковом масле, пока те не приобрели золотисто-коричневый оттенок, а затем тушил с накрошенным фенхелем и луком. Колбаски тушились в томатном соусе, куда были добавлена цветная капуста и толченые семена фенхеля. Это блюдо он подал со свежим, еще теплым хлебом и зеленым салатом. (Хлеб повар замесил на оливковом масле и щедро посыпал розмарином.)

— Пап, а Кетчум оценил бы это по достоинству, — сказал Дэнни.

— Да. Хороший он человек, Кетчум, — к изумлению сына, ответил повар.

Не зная, как реагировать на столь неожиданную похвалу в адрес старого сплавщика, Дэнни вернулся к обсуждению их кушанья и предложил включить это блюдо в меню «Поцелуя волка».

— Нет-нет, — замахал руками повар. — Это слишком деревенское кушанье. Слишком простое даже для «Поцелуя волка».

— Но ты его замечательно приготовил. Такое блюдо было бы не грех подавать и членам королевских фамилий.

— Напрасно я не приготовил его раньше и не угостил Кетчума. Этого он никогда не ел, — только и сказал повар.

Вечер следующего дня был последним в жизни повара. Вместе со своим любимым Дэниелом они ужинали в португальском ресторане вблизи «Маленькой Италии» [218] Квартал в Торонто, ограниченный улицей Колледж-стрит-Вест и прилегающими улицами, где живут выходцы из Италии или потомки переселенцев. Помимо этнических итальянцев здесь селятся португальцы и выходцы из стран Латинской Америки. . Ресторан назывался «Chiado», и Доминик очень любил здесь бывать. Впервые его привел сюда Арно, когда они работали неподалеку, на Куин-стрит-Вест. Вечером двадцать восьмого декабря (это был четверг) Дэнни с отцом оба заказали кролика.

Пока Кетчум гостил в Торонто, снег несколько раз сменялся дождем. Улицы попеременно становились то скользкими, то мокрыми. Сейчас опять подморозило. Домой повар с сыном возвращались в такси (повар не любил ездить на своей машине в центр города). К этому времени пошел снег. Следы Ковбоя возле пожарной лестницы и днем-то были малозаметными, а сейчас наст присыпало свежим снегом, и они совсем исчезли. Карл снял свою парку и разулся. Он вытянулся на кушетке писательской комнаты, сжимая на груди кольт сорок пятого калибра. Наплечная кобура ему не требовалась.

Из кухни донеслись голоса повара и его сына. Теперь уже никто не узнает, смог ли Карл разобрать слова их разговора.

— Дэниел, тебе пятьдесят восемь лет. В твоем возрасте нужно жить с женой, а не с отцом, — говорил повар.

— А тебе, пап? Разве тебе не нужна жена? — спросил Дэнни.

— Я достаточно пожил с женщинами, Дэниел. В семьдесят шесть находиться рядом с женщиной… я бы себя неловко чувствовал. Мне пришлось бы постоянно извиняться перед нею, — признался Доминик.

— За что?

— За разные малоприятные мелочи. Бывает, пукну ненароком. И разговариваю во сне.

— Тогда тебе стоило бы поискать тугоухую жену. Как наш Кетчум, — предложил Дэнни, и они оба засмеялись.

Карл слышал их смех.

— Дэниел, я серьезно: ты хотя бы завел себе постоянную любовницу, — говорил повар, пока они поднимались на второй этаж.

Ступеньки скрипели под их ногами, но по-разному. Чувствовалось, что один из поднимающихся хромает и ему тяжело идти наверх. Это Карл тоже слышал.

— У меня есть приятельницы, — начал было Дэнни.

— Я говорю не о твоих поклонницах.

— Пап, у меня уже нет поклонниц.

— А куда ж подевались эти молодые сумасбродки? Я читал их письма.

— Ты про этих? Я ничего не пишу им в ответ.

— Но есть же и другие женщины. Как это у вас называется? Помощники редактора? В отделах книготорговли достаточно женщин… Помнится, я даже видел тебя с кем-то из них. Пусть они моложе тебя, ну и что?

— Молодые женщины сейчас не очень-то хотят связывать себя постоянными отношениями, — объяснил отцу Дэнни. — У них на первом месте карьера. А женщины моего возраста либо замужем, либо вдовы.

— А чем тебе не нравятся вдовы? — спросил отец.

(Здесь они оба посмеялись, но уже не так долго.)

— Я не стремлюсь к постоянным отношениям, — сказал Дэнни.

— Не стремишься? А почему? — удивился повар.

Теперь отец и сын стояли в разных концах коридора, возле дверей своих комнат. Расстояние заставляло их говорить громче, и Ковбой наверняка слышал каждое слово.

— Знаешь, пап, по-моему, я тоже исчерпал свои возможности, — признался Дэнни.

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я счастлив, что мы с тобой вместе. Ты всегда был мне хорошим отцом. Лучшим.

— Ты тоже был хорошим отцом, Дэниел.

— Я не слишком внимательно относился к отцовским обязанностям, — перебил его Дэнни.

— Я люблю тебя! — сказал Доминик.

— И я люблю тебя, папа. Спокойной ночи.

Дэнни вошел к себе и тихо затворил дверь.

— Спокойной ночи! — крикнул ему из коридора повар.

Пожелание было настолько искренним, что, возможно, даже Ковбою захотелось пожелать им обоим спокойной ночи. Но Карл лежал тихо, ничем не выдавая своего присутствия.

Выжидал ли бывший помощник шерифа еще целый час, после того как отец и сын вычистили зубы и в ванных смолк шум воды? Вряд ли. Мечтал ли Дэнни перед сном об острове Тернер-Айленд, о своей «писательской хижине», из окон которой видна маленькая упрямая сосна? Возможно, мечтал. А повар? Просил ли он в молитвах отпустить ему еще немного времени? Едва ли Доминик Бачагалупо вообще молился перед сном. В лучшем случае он засыпал с пожеланием, чтобы его одинокий сын «нашел себе кого-нибудь». Только это.