Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

— Ты упомянул о настоящих ошибках. Так что за ошибку совершила твоя левая рука? — спросил Дэнни.

Пикап уже поднимался на холм, где когда-то стояла столовая. Машина вздрагивала: казалось, ее сейчас тоже начнет тошнить. А внизу расстилалась обманчиво спокойная прибрежная полоса. За полосой блестела излучина реки: то самое место, где Рози и Эйнджел ушли под воду. Кармелле не терпелось увидеть воду. Дэнни шокировало, что на месте их тогдашнего жилища ничего нет. Даже нескольких сгнивших досок не осталось. А с холма, откуда он когда-то смотрел на кривые улочки и крыши Извилистого, открывался вид на покрытое кустарником пространство.

— Ошибка? Да это была непростительная оплошность с моей стороны! Нарушение нашего первого правила! Но когда нас троих понесло на лед, мы были отчаянно пьяны. Дэнни, знаешь, до чего мы были пьяны?

— Знаю. Джейн рассказывала.

— Я сказал… думаю, я все-таки сказал это Рози: «Дай мне руку». Клянусь, я говорил ей это. Но я был пьян. Жутко пьян. Я забыл все правила и протянул ей правую руку. В левой я нес твоего отца. Ему тоже захотелось покружиться по льду. Я опустил его на лед.

Наконец Кетчум остановил пикап. Кармелла тут же открыла дверцу. Бедная женщина даже не успела вылезти — ее начало выворачивать в траву. Кармеллу рвало все время, пока Дэнни разглядывал обрушившуюся трубу столовой. Там, где у повара когда-то была печь для пиццы, сохранилось два-три фута щербатых кирпичей.

— Но твоя мать знала наши правила, — продолжал Кетчум. — Рози мне сказала: «Не ту руку — это неправильная рука». И стала удаляться от меня. Она не взяла мою руку. А тут еще твой отец поскользнулся, и мне пришлось везти его по льду, как санки. Я хотел увести твою мать к берегу, но не мог. Она не желала держаться за мою правую руку. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Дэнни.

Писатель думал о том, что в такую минуту у его матери должен был бы сработать инстинкт самосохранения. Но ведь она была пьяна и, наверное, потому вела себя еще упрямее, чем в трезвом состоянии. Правила были для нее важнее. А расстояние между нею и Кетчумом все увеличивалось и вдруг стало непреодолимым. Это случилось в тот момент, когда лавина бревен из Даммерского пруда выкатилась на лед, стремительно набирая скорость.

Кармелла стояла на коленях, словно молилась. Чувствовалось, она потрясена панорамой реки Извилистой, отнявшей ее любимого Анджелу. Но место было очень красивым. Неудивительно, почему повару хотелось, чтобы столовая стояла здесь, на холме.

— Кетчум, не вздумай лишать себя левой руки, — сказал Дэнни.

— Мистер Кетчум, прошу вас, не надо, — умоляюще добавила Кармелла.

— Там видно будет, — уклончиво ответил Кетчум.

В тот год, когда он спалил заброшенный поселок Извилистый, Кетчум приехал на место бывшей столовой с мотыгой и семенами. Стояла поздняя осень. Он не собирался рыхлить землю на остальной территории сгоревшего поселка, но возле пепелища столовой Кетчум, как заботливый огородник, взрыхлил все, тщательно перемешал землю с пеплом и разбросал семена трав. Он намеренно выбрал день накануне дождя. Дождь обильно полил холм, а вскоре наступила зима, и семена трав накрыло снегом. Весной холм дружно зазеленел. Дальше травы размножались уже самостоятельно. Их никто не косил, и они были густыми и волнистыми.

Кетчум взял Кармеллу за руку и повел сквозь заросли травы вниз, туда, где раньше стоял поселок Извилистый. Дэнни шел за ними, неся банку с пеплом отца и винтовку старого сплавщика. С трудом верилось, что когда-то здесь жили люди. Осталось лишь одно свидетельство — паровой тягач «Ломбард». Прежде он стоял в грязном переулке, напротив танцевального зала. Пожар, устроенный Кетчумом, выжег всю краску на тягаче, навсегда сделав этого монстра черным. «Ломбарду» уже не грозила ржавчина. Зато теперь его покрывал толстый слой птичьего помета. Поворотные салазки уцелели, а вот гусеничных звеньев Дэнни не увидел. Возможно, их растащили на сувениры. Уцелело и рулевое колесо (только вряд ли по всей стране нашелся хотя бы один человек, умевший управлять этой махиной). Предсказание повара исполнилось: старинный тягач пережил поселок.

Кетчум повел Кармеллу к реке, но даже в сухое и солнечное сентябрьское утро им не удалось подойти к воде ближе чем на шесть футов. С каждым шагом почва под ногами становилась все более скользкой и вязкой. Плотины на Даммерских прудах успели разрушиться, однако Извилистая и сейчас оставалась полноводной. Ей словно было тесно в русле, и она выплескивалась, заливая прибрежную кромку. Здесь чувствовался ветерок. Дэнни и забыл, что течение всегда создавало ветер.

— Как я и думал, — сказал Кетчум. — Теперь видите, что нам не подойти к воде? И попробуйте при этом ветре высыпать пепел в воду. Ветер тут же швырнет его вам в физиономию.

— И потому тебе понадобилась винтовка? — спросил Дэнни.

Старый сплавщик кивнул.

— И стеклянная банка тоже.

Он взял Кармеллу за руку и ее указательным пальцем обозначил место.

— Видите? Вот там, почти на середине реки, ваш парень скрылся под бревнами. Могу тебе поклясться, Дэнни: это было почти рядом с тем местом, где твоя мать ушла под лед.

С другого берега на них смотрел тощий койот.

— Дэнни, дай карабин, — попросил Кетчум.

Койот лихорадочно лакал воду. Он совсем не боялся людей и не собирался убегать. Вряд ли это был смелый койот. Скорее всего, больной.

— Мистер Кетчум, пожалуйста, не стреляйте в него, — попросила Кармелла.

— Зверь-то больной. Здоровый койот дернул бы с реки при одном нашем появлении, — сказал ей Кетчум.

Дэнни подал старому сплавщику карабин. Койот безразлично смотрел на них. Писателю даже показалось, что зверь разговаривает сам с собой.

— Мистер Кетчум, не надо никого сегодня убивать, — сказала Кармелла.

Кетчум опустил винтовку, взял камень и швырнул в направлении койота. Тот не шелохнулся. Пожалуй, лишь удивился, зачем в него бросаются камнями.

— Зверюга точно болен, — резюмировал Кетчум.

Койот вновь принялся жадно лакать воду. Казалось, он забыл о людях.

— Видите? Напиться не может. Сдается мне, он смертельно болен.

— А сейчас разрешена охота на койотов? — спросил Дэнни.

— Их можно бить круглый год. Эти твари — хуже лесных сурков. Бывают же такие противные и бесполезные существа. Ограничений на их отстрел нет. Их можно бить даже ночью — с первого января до конца марта. Штату эти койоты давно поперек горла.

Но его слова не убедили Кармеллу.

— Не хочу сегодня видеть ничью смерть, — сказала она Кетчуму.

Она посылала воздушные поцелуи, и было непонятно, то ли она благословляла место гибели своего дорогого Анджелу, то ли пыталась продлить жизнь койота.