Тимоти Финдли - Ложь

Она успешно справилась с этой задачей.

Пока мы так стояли и Имельда, с явным вожделением глядя на ковер, обеими руками сжимала мое плечо, я случайно бросила взгляд на стенд с объявлениями. И на одном из пестрых снимков тотчас же опять заметила себя. Невзирая на ситуацию, в какой мы сейчас находились, я твердо решила изъять эту фотографию. Незачем ей красоваться у всех на глазах.

Я подвела Имельду поближе к стенду — сначала «Лили» недоумевала, как это я куда-то ее тащу, если она вот-вот упадет. Я объяснила, что на самом деле она чувствует себя превосходно и только притворяется, будто ей нехорошо.

— Я не притворяться, — сказала она. — Моя голова правда кружиться.

Мерседес у нас за спиной решительно повысила голос. Только бы не переусердствовала, не раскрыла карты!

Передо мной на фотографии был айсберг, вырастающий из бухты, и кучки людей, глазеющие на него, в том числе и я. А кроме меня Сибил Метсли, окруженная аурой «Титаника», и Лили Портер в развевающихся шелках, придерживающая рукой шляпу, и Мег в купальном костюме, и Кайл, шофер в форменной куртке, а у самой воды — Парни. И, конечно, Колдер Маддокс — живой, в полотенцах и желтом халате, ждущий смерти, убийства.

Задумавшись обо всех этих людях, я даже на мгновение забыла, что́ собиралась с ними сделать — снять со стенда и уничтожить. По той причине, что сама была среди них. Я принялась вытаскивать кнопки, какими была приколота фотография, и вместе со снимком сунула их к себе в сумку.

— Ну, всё, — сказала Мерседес, неслышно подошедшая к нам.

Сердце у меня оборвалось, но, обернувшись, я увидела у нее в руке ключ от номера 217.

— Он, конечно, не хотел давать мне ключ. Но я пригрозила Доналдом Молтби. Это всегда действует. Идемте.

Мы двинулись вверх по ступенькам, и, как только очутились на лестничной площадке, Имельда мгновенно исцелилась, отпустила мое плечо и выпрямилась.

— Я еще Лили Портер?

— Да, — ответила Мерседес. — И останешься Лили Портер, пока мы не найдем Лили Портер.

157. В верхнем коридоре все оказалось так, как я и предполагала. За дверьми слышалось журчанье льющейся воды, пение, звуки телевизора. Ароматы лосьонов для загара, крема «Нивея», пены для ванн наполняли воздух, смешиваясь с запахом влажных от морской воды ковров и вянущих цветочных букетов.

Навстречу нам попалась какая-то женщина совершенно фантастических размеров, в длинном белом махровом халате, с цветастой купальной шапочкой в руках. Она улыбнулась, энергично кивнула и помахала нам шапочкой, стряхнув на ковер брызги хлорированной воды. Из бассейна. Кроме нее, мы больше никого не встретили.

Я одинаково боялась и найти Лили, и не найти. В обоих случаях ждут проблемы.

Мы миновали номер 215, где накануне я слышала миссис Маддокс. Сейчас там, понятно, царила тишина. Вот и номер 217. Имельда и Мерседес, держа под наблюдением коридор, пропустили меня вперед. С ключом в руке, я постучала.

— Лили?

Жутковатая тишина.

— Лили? — чуть громче повторила я.

По-прежнему молчание.

Я постучала снова, громче, настойчивее.

— Лили!

Ни звука.

— Давай, — сказала Мерседес. — Быстрее. Я слышу лифт. Отпирай.

Отпирать? Я с трудом вставила ключ в замочную скважину.

— Давай! — прошипела Мерседес. — Скорее!

Я наконец совладала с ключом, повернула его.

Дверь открылась.

Комната тонула в полумраке, все гардины задернуты, но плотные драпировки нет, окна закрыты. Свет выключен.

И все же можно было разглядеть, что на постели кто-то лежит, и, подойдя ближе, я увидела — Лили.

158. — Она жива? — шепотом спросила Мерседес.

Имельда заперла дверь на задвижку.

В вязком спертом воздухе отчетливо веяло «Опиумом» — любимыми духами Лили.

Имельда держалась поодаль, а мы с Мерседес подошли к кровати.

— Я не слышу дыхания. Зажги свет, — скомандовала Мерседес.

Имельда включила неяркую лампу на одном из комодов.

— Открой окно!

Имельда отошла к окну и, раздвинув гардины, впустила свет, а потом свежий воздух. Окно поднялось с шумом — будто стартовала ракета.

— Спокойно, Имельда, — сказала Мерседес.

— Да, мэм.

Имельда снова стала собой — прислугой. Она уже сняла шляпу и вуаль и теперь стягивала перчатки.

— Ты не боишься? — спросила Мерседес. — Извини, но вот тут я пас. — Она отступила. — Не могу я дотрагиваться до покойников.

Лили, неестественно бледная, с напряженным выражением лица, крепко стиснувшая в руке бумажные салфетки, будто поводья обезумевшей лошади, — как это мне знакомо.

Я села подле нее, разжала ей пальцы — салфетки, должно быть, насквозь промокли (скорей всего, от пота), но успели высохнуть и теперь напоминали комья папье-маше.

Из коробки на столике у кровати я достала свежую салфетку и попросила Имельду принести туалетную воду — любую из тех, что найдутся. Она принесла флакон «Ройял-лайма» — для успешных леди и джентльменов. Я смочила салфетку, протерла Лилии лоб. Мощный запашок — крепость, поди, градусов сто.

Наклонясь поближе, я прислушалась, но слышала только стук собственного сердца.

— Пощупай артерию на шее, — сказала Мерседес, — на шее.

Я так и сделала. Да. Пульс есть. Но слабый.

Обернувшись к Мерседес, я утвердительно кивнула.

— Слава Богу! — Мерседес облегченно вздохнула.

Имельда перекрестилась.

Я намочила «Лаймом» другую салфетку, поднесла к носу Лили, рассчитывая, что резкий спиртовой запах приведет ее в чувство.

И не ошиблась.

— О-о, — простонала она. — Не надо!

Я выпрямилась, посмотрела на нее.

У корней волосы отросли, контрастируя с краской. Кроме того, они заметно поредели. Однако более всего бросалось в глаза отсутствие бровей. Наверно, они просто потеряли цвет и без помощи карандаша оставались невидимы. Лили выглядела ровесницей моей матери, но я догадывалась, что стремительное старение отчасти развилось за последние несколько дней — так тяжелобольные люди порой стареют за считанные часы. Во всем ее облике не было ни следа красоты.

— Привет! Это я. Ванесса.

Выражение ее глаз внушало тревогу, и немалую. Она явно понятия не имела, кто я такая.

Я взглянула на Мерседес.

— По-моему, ее накачали транквилизаторами, до умопомрачения.

— Та-ак Ничего себе!

159. Надеть на Лили костюм, в котором Имельда была во время нашего визита к Гринам и прогулки по общественным помещениям «Пайн-пойнт-инна», оказалось делом весьма хлопотным, легче одеть покойника. И руки ее, и ноги отказывались слушаться.

— Господи Боже мой, чем же они довели ее до такого состояния, как ты думаешь? — спросила Мерседес, отчаянно стараясь натянуть на Лили чулки.