Тимоти Финдли - Ложь

Щелк.

Дышала я так тяжело, будто целую милю бегом бежала. Не оттого, что именно голос сию минуту произнес, но оттого, кто все это говорил — Чилкотт.

Как всякий пропагандистский опус, пленка началась с инструкций, адресованных всем потенциальным неофитам. Но теперь она внезапно переключилась на конкретику — на Колдера Маддокса и его смерть, а также на восприятие этой смерти конкретным слушателем — Лили Портер. До меня вдруг дошло, что эта пленка — вся, от начала и до конца, — была записана для нее одной.

Колдер Маддокс умер естественной смертью, сообщила запись.

Ваш разговор на пляже не имел никакого касательства к смерти Колдера Маддокса.

Маргерит Риш не имела никакого касательства к смерти Колдера Маддокса.

Маргерит Риш не убивала Колдера Маддокса.

Никто не убивал Колдера Маддокса.

169. Прошло минут десять, я сидела в полном оцепенении.

Ничего не видела. Ничего не слышала. Не могла думать.

Через четверть часа, когда айсберг купался в последних солнечных лучах, я снова включила пленку, убавив звук до шепота.

Начался прилив.

Бум-м!

Я поднесла плеер к уху. Голос теперь доносился словно из дальней дали, словно откуда-нибудь с Марса.

Никому не повторяйте ложь, что Колдер Маддокс был убит.

Никому не повторяйте ложь, что Маргерит Риш разговаривала с вами перед тем, как Колдер Маддокс умер.

Чтите правду, которую я вам сообщил.

Что бы вы ни слышали, что бы ни читали, во что бы ни предпочитали верить, вы будете верить в то, что я вам сообщил.

Дело закрыто.

170. Приняв ванну и переодевшись, я спустилась в столовую и сидела сейчас над тарелкой с лангустом, но не ела, все мои мысли упорно крутились вокруг Мег.

Я глянула поверх столиков: она чистила Майклу грушу и нарезала ее тонкими ломтиками.

Почему голос связывал Мег со смертью Колдера и старался убедить Лили Портер, что этой связи — какова бы она ни была — не существовало? Сумасшедший дом.

Мег убила Колдера? Как при таком количестве подозреваемых голос выбрал именно ее?

Я сама куда более правдоподобный киллер, чем Мег. По крайней мере, мое презрение к Колдеру ни для кого не было тайной.

Хотя…

Фотографии.

Найджел украл их (по всей видимости) и передал доктору Чилкотту (опять же по всей видимости). Чилкотту оставалось только изучить персонажей и отметить присутствие Мег среди них.

Как, впрочем, и присутствие десятка других.

Что они делали, изготовители этой пленки с ее безумными инсинуациями? Завязали глаза и наугад тыкали в мои фотографии булавками? А если б булавки ткнулись в айсберг? Что тогда? Пленка для Лабрадора?

171. Когда подошла Джуди, дежурившая за стойкой портье, и сказала, что меня просят к телефону, я подумала, это Лоренс интересуется, где я была. Но ошиблась. Звонила Мерседес, и разговор она завела весьма загадочный.

— Мне сказали, луна нынче будет изумительная.

— Отрадно слышать. Кто тебе сказал?

— Друг. Он же уверяет, что лучше всего тут любоваться луной с пляжа. Ты об этом знала?

— Что до меня, то я предпочитаю любоваться ею из своего окна, Мерседес.

От нашего разговора меня отвлекало присутствие у стойки одного из пайн-пойнтских агентов в штатском. Он о чем-то расспрашивал Джуди.

— О, ты непременно должна пойти на пляж и посмотреть оттуда, — продолжала Мерседес. — Изумительное зрелище, по словам моего друга. Особенно около полуночи. Я подумала, что обязательно нужно сказать тебе, ведь ты так интересуешься всяческими чудесами природы. Все-таки сходи, думаю, не пожалеешь. До свидания, дорогая.

— До свидания… — начала я, но она уже отключилась.

Я положила трубку, но из кабинки не вышла. Наблюдала за агентом, который все еще приставал к Джуди, и за Джуди, которая вежливо держала оборону. В душе я благодарила Куинна Уэллса. Он запретил Джуди отвечать на вопросы о постояльцах, а также подслушивать телефонные разговоры. И сейчас это себя оправдало. Агент, очевидно, пытался навести справки о местопребывании Лили Портер. Но Джуди только качала головой. Я приободрилась.

172. Я боялась уйти из своего номера, даже зная, что могу запереть дверь. Теперь здесь находились не только мои оставшиеся фотографии, но еще и Лилина кассета и плеер, а вдобавок — эта тетрадь.

Оделась я очень тщательно, так как чувствовала легкий озноб, который мог обернуться серьезной простудой. Поэтому я натянула шерстяные брюки и самый толстый свой свитер — серый, ручной вязки, с Оркнейских островов. А на голову надела шерстяную шапку, много лет назад купленную в Канаде, в один из моих нечастых вояжей в эту страну.

Потом села и стала ждать. Одеваться я начала в половине десятого. И к одиннадцати вспотела, пришлось снять свитер. Вся эта затея очень меня раздражала — тащиться в потемках на пляж любоваться луной и не знать почему.

В одном из любимых мною классических японских романов — в «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон — придворные дамы часто предпринимали долгие путешествия, чтобы полюбоваться луной с особенно выгодной позиции или послушать песню кукушки. Но они просто хотели увидеть луну и послушать кукушку, без всякой задней мысли.

Торжественно клянусь, прямо здесь и сейчас, что с завтрашнего дня, когда бы ни смотрела на луну, буду думать только о луне. И если мне когда-нибудь вновь посчастливится услышать кукушку, я всем своим существом откроюсь ее песне. Пропади они пропадом, задние мысли!

Наконец, в половине двенадцатого, захватив с собой все опасное имущество — в том числе пилюли и сумочку, — я, словно воришка, спустилась по черной лестнице.

Луна вправду была изумительная. Настоящая краюшка, она бочком висела прямо над айсбергом.

Я шла по траве, чувствуя, что десятки глаз несомненно наблюдают за мной из освещенных и неосвещенных окон на океанской стороне «АС». Невольно мне вспомнилось, что в свою последнюю ночь Колдер Маддокс, закутанный в одеяла, сидел и считал звезды.

Справа блеснули душевые. Похожие на привидения полотенца и купальные костюмы, развешанные во дворе, выглядели словно люди, задержавшиеся впотьмах, чтобы посплетничать. Когда я очутилась на песке, навстречу хлынула волна прохладного воздуха — прилив поднялся уже до половины. Я перестала жалеть, что надела свитер, хотя погода была тихая и вполне мягкая.

Поодаль впереди светились огни Дома-на-полдороге — и мне подумалось, как странно, что эта независимая, словно бы совершенно невозмутимая девица испытывает потребность устраивать в доме полную иллюминацию. Хотя надо признать: жила она там совсем одна, в окружении этакой пустыни, и ночью любой прохожий наверняка внушал страх.