Алексей Саморядов - Сказки

Только с того дня случилась с ним беда. Как только дойдёт у него с какой- нибудь женщиной до дела, чувствует он, что хочет, а не может. Он уж и все средства перепробывал, и к врачам ходил, даже за границу ездил, ничего не помогло. Потом уже умный человек сказал ему, что это не болезнь, а сглазили его, да так, что и снять нельзя. Тут-то Олег Георгиевич и вспомнил про вдову Марину Калашникову.

Приезжает к ней и говорит:

— Снимай, ведьма, сглаз свой!

А та отвечает:

— Рада бы, да только через пять лет снимется.

— Это когда мне шестьдесят будет! — говорит Махмудов. — Ну смотри, если через три дня не снимешь, разорю тебя и до тюрьмы доведу, а то ещё чего хуже будет!

А Марина смеётся в ответ. Взялся тогда Олег Георгиевич Махмудов извести вдову всерьёз. Лучшие ревизоры за ней в охоту пошли, у дома её милиция дежурит. Да только ничего они поделать не могут. Гуляет по ночам кто-то в доме, а как облаву устроят, всё тихо и спокойно, одна вдова в доме, говорит им смеясь:

— Зря ищете, это наместник наш разорить меня хочет, а я, чтобы подразнить его, магнитофон включаю, там у меня свадьба в Рязанской области записана.

Включили магнитофон, точно, пьют, гуляют да поют.

Вызвал тогда Махмудов самого бесстрашного участкового в Москве, Николая Смагина, что ещё мальчишкой, за особую злобность, был привезён из Саратова, чтобы столицу от бандитов стеречь. Взял Смагин свой именной пистолет и гирю фунтовую и пошёл ночью один во вдовий дом. Перелез он через забор и сразу высадил окно в дом. В доме же, как и полагается, был шабаш бесовский. Гуляли так, что аж половицы тряслись. Начал Смагин бесов гирей охаживать, да всё мимо, а потом вдруг чует, что пьян и на ногах устоять не может.

— Да что ж это, братцы, здесь делается? — закричал он и упал.

Очнулся он в канаве, с дикого похмелья. Пришёл к Махмудову и говорит:

— Ну вас к чёрту! Вы мне банду дайте!

Вызвал Махиудов ещё одного. Этот опытнейший человек был, в разведке тридцать лет пробыл, в семи странах, на самом что ни есть секретном фронте, под пыткой наших разведчиков не выдал. Пришёл он, выслушал всех, поглядел ночью на дом вдовы и сказал:

— Я туда не пойду, старый я уже в такие игры играть.

Посылал ещё Олег Георгиевич двух братьев Курдюковых дом поджечь, но они лес соседний спалили.

Три дня думал Махмудов, как ему вдову поймать, думал и придумал. Подсказал ему один знакомый из Моссовета, что было раньше при правительстве подразделение, и если где вдруг что непонятное, волк ли в женщину обращался, или шумы какие посторонние, или огни необычные, их и посылали. Время же теперь смутное, не до них стало, а вот одного человека он адрес знает, живёт в Самаре такой Костя Некрасов.

Тут же разыскали этого Некрасова и привезли в Москву к Махмудову. Рассказал ему всё Олег Георгиевич и спросил, возьмётся ли Константин Некрасов государству и ему лично службу сослужить.

Был Костя человек бесхитростный и спокойный, и когда в детстве на их берегу стал неизвестно кто людей топить, поплыл Костя в такую лунную ночь с ножом в зубах, и когда стали его за ноги под воду тащить, он сам нырнул. Что там под водой было- неизвестно, но только люди с той поры топнуть перестали.

Попросил Костя у наместника только бумагу с четырьмя красными печатями по углам.

— Зачем? — удивился Махмудов.

— Потому как против бумаги с государственными печатями никакая сила не устоит.

Взял Костя два нагана с серебрянными пулями, нож из бериллиевой стали да наручников десяток. Пришёл, как стемнело, к дому вдовы, а там уже гуляют вовсю. Не стал Костя стучаться, перелез через забор и вошёл в дом.

Идёт по дому, а там людей пропасть, пьют, гуляют, песни кричат. Люди как люди, но всё как-то не то. Зашёл он в зал, сел за стол, смотрит, пиво из бочки черпают, а оно не убавляется, водку из бутылок, вино ли льют — полные бутылки. Да, думает Костя, тут не серебрянные пули нужны, тут титановые хорошо бы. Как вдруг вышла хозяйка, сама Марина Калашникова, и прямо к нему идёт и улыбается. Увидел её Костя и оторвать взгляда не может, вот так баба, думает, мне бы такую, чего бы я только ни сделал для неё.

Подходит Марина к нему и говорит:

— А ты как сюда попал?

— Женится пришёл! — вдруг закричал кто-то.

— На ком же, на мне что ли? — улыбнулась Марина.

— На мне! — вскочил какой-то мужик и заскакал по залу хохоча. — На мне! На мне!

— Нет на мне! — закричал другой и тоже запрыгал. — Нет на мне! На мне!

— Так на ком же? — ласково спросила вдова.

— Я, пожалуй, осмотрюсь сначала,— ответил ей Костя.

— Осмотрись, говорит, а сама прямо в глаза ему смотрит.

Тут кто-то подбежал к Некрасову, поднёс ему рюмку с водкой, приговаривая:

— Хлеб-соль! Жениху хлеб-соль!

Костя и выпил. Закружилось у него в голове, в глазах свет пропал, а когда открыл глаза, видит: висит на стене огромного дома, руками за крышу держится, вот-вот сорвётся. Подтянулся он, сколько сил было, лёг на крышу, дух переводя.

Спустился Костя на улицу, поймал машину и помчался назад к вдовьему дому. Вошёл, а его уже встречают как старого знакомого. Спрашивают его бесы:

— Ну что, ещё водки выпьешь?

— Нет, спасибо, воздержусь.

Сел он в углу, присматривается, ждёт, что дальше будет, и вдруг снова увидел Марину Калашникову. Эх, думает снова, что за баба, всё для неё бы сделал, а потом думает, колдовство это, наваждение, пришёл шабаш разгонять, а меня через бабу и подловили. Марина же смотрит на него, улыбается, словно все мысли его насквозь видит.

Вдруг почуствовал Костя, ноги стынут, смотрит, а ботинок нету. Встал он, все как закричат:

— Жених-то босой! Босой! Босой!

— Ладно, братцы, отдайте ботинки,— говорит мирно Костя.

— Нет, мы сначала тебе пятки подмажем! — кричат.

Сунул Костя руку в карман, где наган с серебрянными пулями лежал.

— Да ладно! — закричала нечисть. — Возьми свои ботинки! Шутим мы!

Надел Костя ботинки, которые кто-то уж и вычистить успел, как вдруг закружило его и свет в глазах померк, а когда открыд он глаза, видит, свет над ним яркий горит и хирурги над ним склонились с инструментами, резать собираются. Закричал Костя, вскочил с операционного стола, разметал врачей, а через час уж снова в дом к Калашниковой входил.

Вышел Костя на середину зала, положил на стол перед Мариной бумагу с четырьмя красными печатями и говорит:

— Хочу сейчас, чтобы вы сами покорились властям, чтобы налоги платить, паспорта имели, да бабам голыми не ходить, а сейчас я всех проверять буду.

Сказал, и тихо аж стало.

— Да ведь он — дурак! — сказал вдруг кто-то. Я ж его знаю! Это Костя Некрасов из Самары. Он и в Самаре дураком был. Ему скажешь с головой в печь лезть — он и полезет!

— Дурак! Дурак! — закричали все.