Гэнъитиро Такахаси - Сайонара, Гангстеры

— Разрази тебя Небеса, ты квелый, замшелый, скисший, трясущийся, ветхий, опутанный паутиной иссохший таракан, почему ты еще не мертв? Ты же прыгнул в Этну. Какого черта ты оттуда выполз?

— А-а, здорово, привет. А ты кто такой, что-то не помню.

— Ты что, потешаешься надо мною? Ладно, сейчас я тебя. Ребята, расступись!

— Перестань, Назон, остановись. Он же старик.

— Здесь все старики. Давно старики. А ну иди сюда, Эмпедокл! Сейчас я затолкаю тебя обратно. Готов?

— А, привет, привет. Мы знакомы?

— Ладно, ладно. Я напомню тебе мое имя, слабоумный. Перед тобой великий Овидий! Ови-дий! А теперь, червь, я прочту строчку из своего шедевра:

— Понял, доходяга?

Эмпедокл сплюнул на пол, сунул руки в карманы и взорвался пламенной речью:

— Чего ты несешь, пацан? Это строка из «Энеиды». Она принадлежит Вергилию, не тебе. Будь повнимательнее, когда в другой раз займешься плагиатом. Насколько мне известно, во всех твоих «шедеврах» нет ни фразы, достойной этой строки. По правде говоря, думаю, тебе следует быть осмотрительнее, издавая писанину, которая лезет у тебя из-под стила благодаря уйме свободного времени, а тем паче не читать ее вслух. Не стоит ли призадуматься? Этим бы ты только принес миру пользу.

Едва закончив эту речь, Эмпедокл тут же поник и ссутулился, входя в привычную роль слабоумного старикашки.

— А-а, чего-чего? И кто бы это мог быть?

— Пустите меня к нему! Дайте только дотянуться! Гесиод! Молю тебя, дай до него дотянуться! Я убью этого выродка. Клянусь, я сверну шею этому старому глухарю!

— Брось понты кидать, Назон!

— Я певец Понта Эвксинского, сиречь Черного моря, изгнанник вечный…

Когда встреча друзей закончилась, все разошлись кроме Овидия, который был пьян в стельку.

— Назон, вот тебе ложе, проспись.

— Ложе — это лажа. Я могу спать только под кроватью. Скажи мне, что может быть поэтичного в постели? Мое мнение — постель для ленивых поэтов, редко открывающих вежды. Вреднее мебели еще не придумывали.

— Романтично. Как насчет этого, Марон, — мое или тоже из твоего?

— Думаю, твоя строка, Назон.

— В самом деле? Значит, и я сотворил хоть что-то стоящее. Что ж, неплохо, неплохо…

Я накрыл его одеялом. Овидий, поджав ноги и свернувшись клубком, бормотал во сне. На всякий случай я сходил за тазиком и поставил рядом. После чего отправился к себе в спальню.

Обуреваемый вихрем смешанных чувств, я уснул без сновидений.

И когда проснулся на следующее утро, то превратился в холодильник, — завершил свой рассказ Вергилий.

— Клянусь, должно быть, это было настоящее потрясение!

— Да уж. Сначала я принял все это за ночной кошмар или последствия пьянки. Некоторое время я выждал, пока наваждение развеется, однако ничего не происходило. Так я пришел к мысли, что все-таки это не сон, а что-то другое. Второй догадкой было то, что я сошел с ума, и тогда я решил проверить память, зачитав несколько излюбленных строк:

Все было в порядке. Значит, я правда превратился в холодильник!

Тогда я оглянулся в поисках провода, который должен был выходить из меня. Не хватало еще вырвать его из розетки неосторожным движением и обречь себя на верную смерть. Однако провода не было. Ух ты, подумал я, значит, я какая-нибудь новая, усовершенствованная модель с внутренним аккумулятором. Выбравшись из кровати, я отправился в гостиную, обсудить метаморфозу с Овидием, который в это время мирно похрапывал под софой.

— Захлопни пасть, ты! Даже рифмы в твоих стихах нет, а уж о форме и не говорю! Одни повторы. А где аллитерации, тебя спрашиваю? Эй, я с кем разговариваю? Марон? Марон! Где ты? Принеси рассолу! О боги, голова!

Овидий выполз из-под софы и упал на колени возле моей дверцы.

— Бр-р! Чертова бо-оль! А? Что это? О, Марон, ты друг. Тысяча аригато.

Вцепившись в мою ручку, он рванул дверцу и заглянул внутрь.

— Марон! Эй, хозяин! Да здесь пусто, дружище! Зачем тебе холодильник, если в нем ничего нет? Идея покупки холодильника состоит в том, что он должен быть доверху набит пивом, грейпфрутами и прочими средствами для опохмела! Холодильник держат не для красоты, да будет тебе известно!

— Спасибо за совет, Назон, постараюсь исправиться. Но мне впервые приходится быть холодильником, и я не успел запастись содержимым.

Не веря своим ушам, Овидий похлопал себя по щекам.

— А теперь, кажется, поздно! Марон! Марон! Отведи меня, пожалуйста, в больницу для умалишенных!

— Назон! Послушай, да это же я! Просто преобразился в холодильник. Ты слышишь меня?

— О, это конец! Определенно конец! Я слышу, как холодильник говорит голосом моего друга. Увы мне и увы!!!

Вернувшись на свое место под софу, Овидий брякнулся лицом в пол и ушел в рыдания, уже не слушая.

И вот, поскольку больше ничего не оставалось, я пришел сюда.

— Если бы я на вашем месте проснулся, ощутив в себе такие перемены, я бы не был так спокоен. Поражаюсь вашему присутствию духа.

— Что бы с тобой ни случилось, какие бы страсти ни овладели душой, надо помнить, что прежде всего ты поэт — остальное не важно. Ведь для поэта он сам — лишь один из героев поэмы.

«Холодильник» подмигнул мне лампочкой.

Попивая прохладное пиво из внутренностей Вергилия, которое он захватил по пути, мы вели задушевный разговор.

— Есть ли какие-нибудь предположения насчет того, что могло привести вас к подобной метаморфозе?

— Никаких. Да и назвать это метаморфозой как-то язык не поворачивается. Я еще понимаю там в лебедя, как в случае с Ледой. Но кто ради того, чтобы соблазнить женщину, станет притворяться холодильником? Юпитер бы точно не пошел на такое.

— Но мы живем в другом веке. Чудеса тоже становятся высокотехнологичными.

— Сомневаюсь в таком случае, что это истинные метаморфозы. Возьмите описанный в литературе случай с парнем, который превратился в гигантское насекомое. Подобный казус может быть объяснен внезапной ретрогрессивной альтерацией…