Андрей Аствацатуров - Скунскамера

— Да ты что?

— Видел, — кивнул Князев. Мы стали слушать дальше и некоторое время сидели молча. Ненастоящий Дед Мороз продолжал что-то рассказывать про мам, про пап и про хорошее поведение.

— Лучше бы нас Владислав Третьяк поздравил, — снова проворчал мне в ухо Князев.

— Третьяк — это что… — ответил я. — А ты, Князев, слышал, что в «Динамо» есть такой футболист — Жупиков?

Князев захихикал и, хихикая, спросил:

— А вратаря Жопина у них случайно нет?

Я посмотрел на него и тоже начал хихикать, и тут услышал откуда-то сверху голос нашей воспитательницы:

— А ну-ка замолчали оба!

Мы втянули головы и отодвинулись друг от друга.

— И чтоб тихо у меня сидели! — добавила Лариса Пална.

Тем временем переодетый Дед Мороз стал нас по одному вызывать, чтобы вручить подарки.

— Вот ты, девочка! — тыкнул он пальцем в сторону Юли Мотиной. — Поди сюда. Иди к дедушке!

Мотина нерешительно встала со своего места и подошла к Деду Морозу.

— Какая красивая девочка! Ты хорошо себя вела?

— Да, — застенчиво сказала Мотина, сунув в рот палец.

— Молодец! Вот тебе подарок! — тут переодетый Дед Мороз достал из мешка пластмассового белого зайца. — Видишь, какой зайчик? Хороший, пушистый… Но сначала ты прочитаешь дедушке стихотворение, да? Как ты сказала тебя зовут? Машенька?

— Нет. Юля!

— Ах, Юленька? Очень хорошо! Давай, Юленька, прочитай нам стихотворение!

— У меня горит флажок, будто я огонь зажег! — выпалила Мотина.

Дед Мороз заулыбался сквозь белую бороду.

— Так нечестно! — закричал со своего места Игорек Князев так громко, что я даже вздрогнул. — Мы это стихотворение в садике учили! Мы все его знаем!

— Учили, учили! — загалдели все. — Мотина, давай читай другое!

— Лариса Пална! — громко сказал Антон Коптюк, поднимаясь со своего места и поворачиваясь к воспитательнице. — А Мотина Деда Мороза обманывает!

— Ну-ка угомонились все! — рассердилась Лариса Пална. — Тихо, Коптюк! Сядь на место!

Князев! — она погрозила Игорьку пальцем. — Я и до тебя доберусь! Совсем распустился, да и только! Хоть бы Деда Мороза постыдился! Вот погоди у меня! Все твоей маме расскажу!

— Извините! — ласково обратилась она к Деду Морозу. — Мы еще, видите, вести себя как следует не научились, — и грозно добавила, бросив сердитый взгляд на Князева: — А скоро в школу!

Переодетый Дед Мороз все то время, пока она нас ругала, хранил величественное молчание, изредка снизу тревожа синей рукавицей свою ватную бороду.

— Дети! Надо вести себя хорошо! — важно изрек он, наконец, и, смягчив голос, ласково спросил: — Ну а кто у нас следующий?

Когда дошла очередь до меня, я отказался читать стихи. Молча стоял, набычившись. Не хотелось угождать этому переодетому Деду Морозу, делать то, что он говорит, и особенно делиться с ним стихами, которые мне были так дороги. Но подарок — глупого пластмассового зайца — мне все равно вручили.

Потом вызвали Князева, и он объявил, что расскажет стихотворение «про чертей». Не успела воспитательница в страхе закрыть рот рукой, как Князев с выражением уже декламировал:

Мы все загоготали. Лариса Пална, закусив нижнюю губу подскочила к нему, схватила за руку и потащила в сторону двери, которая вела на лестницу. Князев упирался и ныл:

— Ну, Лариса Пална… ну, другие стихи, которые я знал, все рассказали. Это меня папа научил!

— Папа?! Научил? Вот мы папу твоего сюда и вызовем, и узнаем… — говорила ему Лариса Пална. Через секунду они исчезли за дверью.

— У Князева папа с пятницы пьяный! — доложил Антон Коптюк переодетому Деду Морозу.

Вы, наверное, любите Новый год? Азартное предвкушение безмерного ночного счастья? Елку? Деда Мороза? Поздравления? Бенгальские огни? Салат оливье? Бой кремлевских курантов? Речь президента? И танцы, танцы, танцы… Если в самом деле любите, то пропустите эту главу и сразу приступайте к следующей. У меня нет ни желания, ни, главное, способностей отнимать у друзей Оду к новогодней радости.

Однако, признаюсь вам честно, мне самому этот праздник никакой радости не доставляет. Всякий раз, когда очередная подруга еще в ноябре заявляет, что Новый год нужно встретить «как следует», я впадаю в уныние. Значит, придется либо менять подругу, либо тащиться в центр города, в прокуренный грохочущий музыкой клуб. И там бултыхаться с сигаретой в человеческой похлебке среди танцующих людей-осьминогов, размахивающих во все стороны многочисленными конечностями. И если повезет сжимать ладонями будто случайно подплывшую колыхающуюся медузу женского пола, разноцветную, страшную, желеобразную, готовую впрыснуть в тебя венерический яд своих секреций. Можно, конечно, пойти к друзьям и там, зевая, пересидеть кошмарную ночь как старый пердун за столом, запивая тяжелящую желудок жирную пищу алкогольной кислятиной. А что? Тоже вариант. Под утро уложат в гостиной на узком диване рядом с каким-нибудь другом дома, весельчаком и балагуром, который начнет тут же храпеть так громко, что спать тебе уже не придется. И в том, и в другом случае утро встретит тебя злобным урчанием в желудке, холодом неуютных улиц, отсиженными лицами редких прохожих и бессмысленным гулом машин в пустой голове. И даже как-то сделается радостно, что утомительный праздник позади.

Вот уже много лет я не жду от него ничего хорошего. Меня не покидает ощущение, что когда-то, где-то, у кого-то Новый год, возможно, и был настоящим праздником радости и веселья, предчувствия новой жизни. Но теперь все забылось, ушло во мрак, и мы лишь подражаем в силу привычки и глупого страха тем, кому на этом празднике и впрямь выпадало быть счастливым. Я впервые с особой остротой пережил подобное чувство еще в шестилетнем возрасте, когда меня привели к бабушке встречать новый, 1975 год.

Днем меня заставили дома спать, чтобы, как сказала мама, я «мог высидеть вместе со всеми». Я послушно пошел спать днем, чего никогда прежде не делал и пытался уснуть. Но сон не шел. Чем больше я старался, тем хуже получалось, и скоро мне стало понятно, что заснуть не удастся. Я все ворочался и думал о маминых словах, о том, что «придется высидеть». Эти слова никак не вязались с радостным ожиданием праздника. Почему-то вспоминалась очередь в зубной поликлинике и маленький детский горшок на даче. Время, пока я лежал под одеялом с закрытыми глазами, тянулось бесконечно.

Потом в комнату вошла мама, включила верхний свет, сказала «пора вставать» и громко крикнула в дверь отцу:

— Леня! Я Андрюшу разбудила!

Через полчаса мы уже шли по занесенному снегом проспекту Тореза. Было холодно и ветрено. Новогодние огни электрических гирлянд освещали гигантские плакаты, протянутые через проезжую часть, прославлявшие дружбу народов и мирное строительство. Мимо нас проезжали большие машины и высокие автобусы с таким сердитым ревом, что я всякий раз прижимался к маме. Мне казалось, что им ничего не стоит опрокинуться и нас придавить. Прохожих навстречу было мало. Но те, что попадались, непременно радостно улыбались и говорили «с наступающим».