Ариэль Бюто - Козлы

— О нет… Ты тоже решил меня удивить, — лепечет Флоранс, едва не падая в обморок от счастья.

— И это доказывает, что мы созданы друг для друга.

— Скажи еще раз, что любишь меня.

— Я люблю тебя, Флоранс. И очень жду.

— Я не знаю, когда ближайший самолет.

— Не волнуйся. Я не сдвинусь с места. Буду ждать сколько потребуется.

— А не замерзнешь? — шутливо осведомляется Флоранс.

— Может быть. Немного. Надо было все-таки взять твои ключи!

В автобусе, направляющемся из К. в Москву, сидит молодая женщина. Ей холодно, у нее распухла лодыжка, но она улыбается. Время от времени шофер поглядывает в зеркало на свою единственную пассажирку, и ему хочется улыбаться вместе с ней. Иногда ее губы шевелятся, и шофер слышит фразу, одну и ту же, смысл которой он не понимает, но, как музыкальный мотив, она западает ему в память. Позднее он с гордостью припомнит свои первые слова, выученные по-французски, и вместо «здравствуйте» будет приветствовать ошарашенных туристов такой фразой:

— Всему есть объяснение.

Элиза закрыла дверь. Его шаги затихали на лестнице. Спасена! С каким достоинством она напомнила ему, что за пятнадцать лет супружества ни разу не изменяла мужу!

Он вызвался проводить Элизу до ее комнаты, взвалив на себя слишком тяжелый для нее груз — спящего ребенка. Она сочла такое поведение вполне естественным, ведь он был старинным приятелем ее мужа. Пока они, стараясь не шуметь и переговариваясь шепотом, пробирались по темным комнатам, у нее и мысли не возникало… И то, как он сдунул с ее обнаженного плеча комара, подозрений не вызвало — что тут особенного? Просто галантный мужчина, а знаки внимания с его стороны — не более чем дань ее зрелой красоте. Как бы то ни было, его мальчишеский смех и исходивший от него запах старых газет симпатии у Элизы не вызывали. Он носил слишком яркие для своего возраста рубашки и пользовался тональным кремом, но эти ухищрения никого не могли обмануть: от него за версту несло аккуратненькой старой девой.

В Авиньон Элиза приехала на выходные, на свадьбу одной давней подруги, — там они и встретились. С собой она прихватила десятилетнего сына, не расстававшегося с книжкой. Маленькую Люси оставила с мужем, так же как и плод примирения — младенцев-близнецов, которые вот уже полгода наотрез отказывались спать. Свадьба была для Элизы возможностью перевести дух. Целых три дня ей не придется подавлять инстинкты детоубийцы.

Жюли, новобрачная, приходилась Элизе подругой детства. Их дружба завязалась в танцевальной школе, точнее, в раздевалке. В то время они делали первые грациозные шаги навстречу звездному будущему — так, по крайней мере, думали их матери. Жюли и впрямь удалось покорить Парижскую оперу, правда, в роли артистки кордебалета. Элизе же после падения с велосипеда оставалось всю жизнь лелеять миф о загубленной карьере. Но в душе она прекрасно понимала, что, как бы ни отличилась в танцах, ее настоящим призванием было преподавание литературы. Только на этом поприще она могла добиться успеха, что, если разобраться, не так уж плохо.

Выйдя замуж за танцовщика, Жюли раз и навсегда покончила с детской мечтой о собственном блестящем будущем. В церкви под строгим взглядом гипсовой Девы Марии она светилась счастьем, а Элиза, наблюдая за венчанием, тщетно искала в своем измученном сердце крохи той восторженной влюбленности, которую она испытывала пятнадцать лет назад. Тогда она тоже сказала «да», и на то у нее были веские причины. Только вот какие, вспомнить бы…

Из церкви отправились на свадебный прием. Элиза чувствовала непривычную легкость. За полгода детская двухместная коляска стала чуть ли не продолжением ее тела, и теперь она не знала, куда девать руки, отвыкшие от свободы и безделья. Взгляды мужчин говорили, что она еще способна нравиться.

Танцевала Элиза с удовольствием, сперва немного неуклюже, изящество движений она давно принесла в жертву практической пользе. Затем прованское вино и подзуживание старых друзей сделали свое дело. Элиза осмелела, она меняла партнеров, брала их под руку, впитывала чужие запахи — словом, предавалась невинным развлечениям. Флиртовать она даже не думала, ни на секунду не забывая, что она замужем. Этот статус, с трудом завоеванный, теперь тщательно оберегался и определял решительно все в ее жизни. На медленный танец с Жан-Мишелем она согласилась лишь при условии, что он не будет прижимать ее к себе чересчур крепко. Важность этой просьбы Элиза замаскировала шутливым тоном, но Жан-Мишель был не дурак. Он посмеялся над ее застенчивостью, спросил, чего она боится, но во время танца исполнял волю партнерши так старательно, что Элиза даже немного обиделась. Надо же, какой обходительный! Жан-Мишель был не очень красив, не очень молод, зато всегда подтянут и любезен — из тех, кто никогда ни с кем не конфликтует, ревниво оберегая свой покой. Идеальный кавалер для дамы, которая хочет сохранить репутацию верной жены, но не прослыть при этом ханжой.

За неимением лучшего выставляешь на щит нравственность, подумала Элиза. От вина ей всегда становилось грустно, вот и сейчас она вдруг пожалела, что ее балетный звездный час так и не пробил. Видя задумчивость партнерши, Жан-Мишель шепнул, что находит ее привлекательной, но выразился так неловко, что комплимент скорее смахивал на проявление вежливости. То есть, по мнению Элизы, звучал безукоризненно.

Объевшись сладостями и отчаявшись завоевать расположение подружек невесты, которым едва доставал до груди, сынишка Элизы дернул мать за руку и заявил, что ему скучно, — именно в тот момент, когда Элиза, все еще танцуя с Жан-Мишелем, начала ощущать, как к ней возвращается былая беспечность — безоблачная, безоглядная. О том, как она в молодости боялась засидеться в девках, Элиза предпочитала не вспоминать.

Жан-Мишель предложил их проводить. Элиза слишком много выпила, чтобы садиться за руль, утверждал он. Сам он не пил ни капли. Что ж, если этот человек и не поражал воображение, то, во всяком случае, умел быть незаменимым.

По дороге ребенок уснул на заднем сиденье, а Жан-Мишель неутомимо расспрашивал о Люси, близнецах, муже, работе — обо всем том, что Элиза пыталась весь вечер забыть.

Подъехав к дому, где остановилась Элиза, Жан-Мишель настоятельно предложил отнести ребенка в кровать, но испортил все впечатление от своей галантности, когда не ушел сразу, но принялся топтаться на пороге, намекая на интимное продолжение вечера. Он даже сделал нелепую попытку поцеловать Элизу, выпятив грудь, словно плейбой пятидесятых годов, и бормоча «я люблю тебя» в качестве обоснования своих действий.

Элиза не могла точно сказать, почему она его выпроводила. То ли руководствуясь высокими моральными принципами, то ли потому, что даже в темноте он был ей неприятен.