Ариэль Бюто - Козлы

Под моим подвенечным платьем скрывались чулки, пояс с подвязками и кружевное белье — в общем, полный боекомплект для сражения наповал любого молодого самца подходящей ориентации. Но на Франсуа моя экипировка не произвела ни малейшего впечатления. Поэтому на следующий день после свадьбы я вернулась к более удобному и экономичному варианту, х/б трусикам-лодочкам. И это тоже не спровоцировало никаких комментариев. Что ж, полное отсутствие реакции с его стороны помогло мне усвоить одну весьма важную вещь: замужество — еще не конец пути, но лишь указатель на дороге, по которой мы все куда-то едем.

За мной очередь в несколько человек, передо мной еще двое. Приемщица заметила меня и кивнула, будто старой знакомой. Мы виделись лишь раз, но благодаря моему сказочному платью она меня запомнила. На меня оборачиваются, улыбаются. И опять над моей головой зажигается нимб невестиной славы. Я немного смущена, внимание явно незаслуженное. Что я такого сделала? Всего-навсего совершила старомодный обряд, причем в слишком юном возрасте. Да таких дурочек пруд пруди!

Глаза приемщицы загораются любопытством. Похоже, она мысленно стаскивает с меня холщовую юбку, рубашку мужского покроя и наряжает в подвенечные оборки и рюши. Но с немытой головой и самодельным макияжем я смотрелась бы жалко в этой белоснежной роскоши! Именно так я выглядела, когда примеряла платье в салоне для новобрачных; тогда пришлось мобилизовать все мое воображение, чтобы оно дорисовало персиковый отлив кожи в вырезе декольте, накладные локоны и макияж а-ля Грета Гарбо — тот, что отвлекает внимание от лоснящегося носа. Увы, одним только платьем, пусть и стоимостью две тысячи евро, не отделаешься, если хочешь предстать во всей красе в свой Великий День. Не тут-то было, от тебя потребуется еще миллион всяких ухищрений.

По спине струится пот, я сейчас расплавлюсь. Гладильные машины пышут горячим паром. Дама в голубом закатила скандал: костюм ее мужа до сих пор не готов; насмерть перепуганная служащая впопыхах доглаживает брюки. Я уже готова плюнуть на платье и рвануть домой под холодный душ, но приемщица продолжает заговорщицки поглядывать на меня. Для нее упаковать мое платье — событие дня, не могу же я лишить человека такого удовольствия.

Голубая дама, слава богу, уходит, прихватив по дороге прилагающегося к костюму мужчину, он смирно дожидался, припаркованный у входа в прачечную.

Еще на прошлой неделе костюм Франсуа пылился в дальнем углу нашего шкафа. Его единственный костюм. Свадебный он брал напрокат. А что, если и мне сдавать свою реликвию в аренду неимущим новобрачным? Или передать по наследству Морган? Она ведь столько сил положила, чтобы заполучить мужа!

Тип с мясистым затылком кладет на стойку квитанцию. Молча. Вместо человеческой речи — повелительный взгляд, на мелкий обслуживающий персонал он не намерен тратить слов. Так пусть потом не жалуется, что ему не с кем поговорить! Я больше не рискую строить догадки о том, что и кому выдадут, но не удивлюсь, если этот английский лорд уйдет с клубным галстуком и непромокаемым плащом.

Опять промах! Но весьма поучительный. Толстомясому выдают фиолетовый жакет, к рукаву, на месте неотстиравшегося пятнышка, пришпилена булавка. Служащая объясняет, что ничего нельзя сделать, так как происхождение пятна неизвестно. Я помалкиваю, хотя мне происхождение этого пятна отлично известно: клубничный пирог, который сунули в багажник впритык к одежде. Пятно действительно не отстирывается, поэтому я и перестала носить этот жакет. Затем стараниями Франсуа он оказался на улице — вместе с другим тряпьем в картонных коробках и кое-какой мебелью, разобранной на части. Выходит, этот тип роется, тряся перхотью, в мусорных баках, а потом приносит добычу сюда! Я бы с ним перекинулась парой слов. Не для того чтобы унизить, мне просто интересно, не попадалась ли ему красная юбчонка, которая была на мне, когда я познакомилась с Франсуа.

— Вы за свадебным платьем? — Приемщица поедает меня глазами. — Пришлось повозиться с подолом, он был сильно забрызган, но все отошло. Вам явно не повезло с погодой…

Она могла бы работать сыщиком. Держу пари, не пройдет и тридцати секунд, как она припомнит народную примету: «Дождь на свадьбу к погожему браку».

И я выигрываю пари! Девушка любовно разглаживает последние складочки на моем платье. Моем драгоценном идиотском платье, чудом уцелевшем при крушении нашего брака.

— Вы сдали его уже без пуговицы, — сообщает она с легким беспокойством в голосе.

Я киваю: может, и так. Платье я отыскала среди битой посуды и мебели, оно валялось скомканным на мостовой. Шестью этажами выше пускали солнечных зайчиков окна нашей квартиры, чисто вымытые, распахнутые настежь в ожидании новых хозяев. А немного спустя, спрятавшись за угол, я наблюдала, как Франсуа выходит из дома, садится в машину, за рулем — сияющая Морган. И вот так, вдвоем, они уносятся навстречу новой жизни.

Приемщица протягивает мне пакет:

— Вот, пожалуйста, мадам, оно совсем как новое. Ужасно жалко, что погода вас подвела. Но ведь все прошло хорошо, правда?

Я тупо гляжу на нее.

— Ах да, очень хорошо, замечательно, чудесный был праздник!

Нельзя же признаться этой бедняжке, что пятна на платье — одиннадцатилетней давности, и только сегодня утром их уничтожили, как и мой брак.

Выскакиваю на улицу, меня трясет — то ли от дикого хохота, то ли от рыданий. Но как бы там ни было, я крепко прижимаю к груди мое подвенечное платье.

На судно они сели в Палермо. Каролина, Люк, Роберт, Сильвия и Марио. Последний слегка уменьшился в размере и поэтому путешествовал в погребальной урне из оникса.

Перед тем как обратиться в прах, Марио долгое время был прикован к постели. Смертельная болезнь протекала невероятно медленно, и, чтобы не скучать, он сам начал воздавать посмертные почести своей короткой жизни. Последняя воля Марио, оглашенная его сводной сестрой Каролиной, изрядно разочаровала друзей и знакомых. Неуемная фантазия молодого режиссера на сей раз породила лишь бесцветную церемонию, жалкую пародию на всем известный фильм. Избалованные его сногсшибательными импровизациями и мистификациями, придуманными будто в голодном бреду, друзья явно ожидали от Марио большего. Предвкушали какую-нибудь сумасшедшую выходку, даже несмотря на то что последние слова покойного заронили в души некоторые сомнения: а в своем ли уме покинул их приятель этот мир? Всю жизнь Марио только и делал, что богохульствовал, отрекался от родителей и упорно ненавидел сводную сестру Каролину только потому, что она не разделяла его пылкого стремления к кровосмешению. И этот человек, ко всеобщему недоумению, истратил свой последний вздох на сущую банальность: «Да воздастся нам по делам нашим…» Самые проницательные из его друзей пытались отыскать в этих словах некий скрытый смысл, но безуспешно.