Салман Рушди - Земля под ее ногами

Ормус ссорится с Маллом на палубе. Оба пьяны. Малл пытается удержаться на ногах, опираясь рукой на плечо Ормуса. Певец сбрасывает ее — Малл покачнулся, но снова обрел равновесие. «Ты, ублюдок, — говорит Ормус, — ты не давал мне ходу. Два гребаных года. Что мне делать? Сколько мне еще ждать? Оптимизм — это топливо для искусства, так же, как и экстаз, и воспарение души, и их запас не бесконечен. Может быть, ты этого просто не хочешь. Ты хочешь, чтобы я был однодневкой, даже не музыкантом в прошлом, а так и не состоявшимся исполнителем, всем тебе обязанным прихлебателем, мухой, застрявшей в твоей паутине».

Малл Стэндиш сдерживается изо всех сил. «Да, это правда, — мягко говорит он. — Я мог бы сделать больше. Но у меня маленькая фирма, а не известный лейбл», и т. д. «Ты считаешь, я не даю тебе ходу, — хорошо, согласен. Я не даю тебе ходу. А делаю я это потому, что выпусти я тебя сейчас, ты провалишься, грохнешься оземь. Ты боишься взлета. Может быть, ты никогда не взлетишь. Дело не в технике. Ты беспокоишься, есть ли у тебя крылья? Оглянись через плечо. Они там, где им положено быть. Проблема, приятель, не в крыльях, ты просто не мужик. Может, ты просто евнух и так и будешь спать на матрасе в „Ведьме“ до конца своей кастрированной жизни».

Корабль раскачивается на волнах, и они качаются вместе с ним. Ормусу Каме преподнесли великий дар. Прозвучали слова, которые заставят его заглянуть в самого себя.

«Можешь болтать о себе все что угодно, — продолжает Стэндиш. — Ты говоришь, у тебя в голове умерший брат-близнец, слушающий песни из топ-чартов завтрашнего дня, — мне наплевать. Ты говоришь о знаках и предзнаменованиях, малыш, — мой ответ таков: следуй за этой звездой до самого Вифлеема и проверь, есть ли в яслях младенец, на месте ли он. Так нет же, ты бежишь от всего этого, тебя нет в твоей музыке. Это всё липа. И люди это чувствуют. Вот что я тебе скажу: шел бы ты куда подальше, понял? Передо мною потенциал, который так до сих пор и не реализовал себя. Мне такой инвестор не нужен. Все, что я знаю, это то, что музыка льется изнутри, из нутра, из самого тебя. Le soi en soi. Словно шелк по шелку, как каламбурили мы в моей франкоязычной юности».

Дыхание Стэндиша учащается. Все его существо под большим напряжением пытается выйти из границ тела. Как огни святого Эльма, очень похоже. Именно из любви к этому человеку он напрягает все свои физические силы, чтобы указать ему правильный путь. «Тебе нужна Вина? — рычит он. — Тогда найди ее, а не скули в микрофон на раздолбанной посудине. Найди ее и спой ей свои песни. С какой опасностью ты боишься столкнуться? Иди ей навстречу. Где ближайшая пропасть? Прыгни в нее. Хватит. Я всё сказал. Когда будешь готов, если ты вообще когда-нибудь будешь готов, позвони мне».

Из каюты вырывается громкое пение. I'll come again, you'll come again, we'll both come again together. We'll be all right in the middle of the night, coming again together [183] Я снова приду, вернешься и ты, мы будем опять вдвоем. Полночный час станет счастливым для нас, если мы будем вдвоем. .

Проходит неделя. Ормус звонит: «Заказывай студию. Я готов. Заказывай».

А потом, после записи, с драгоценной пленкой в руках, они стоят лицом к лицу, не зная, набить ли друг другу рожу или расцеловаться.

«Я хочу, чтобы из моей музыки было ясно, что мне не нужно делать выбор, — наконец говорит Ормус. — Я хочу, чтобы тому, кто меня слушает, было понятно, что мне не надо задумываться, каким быть: таким или другим, здешним или пришедшим с другой стороны, моим двойником, живущим внутри меня, которого я называю своим близнецом, или кем-то еще, где бы он ни был — там, в разрывах небес, они иногда раскрываются передо мной; или просто стоящим сейчас перед тобой парнем. Я буду всеми ими, я это могу. Добро пожаловать всем, понятно? Вот откуда взялась эта идея игры на всех инструментах. Я хотел доказать свою точку зрения. Ты был неправ, говоря, что проблема не в технике. Проблемы искусства всегда решаются с помощью технических средств. Обретение смысла — технический процесс. Это как стук сердца».

«Технически, — говорит Малл Стэндиш, — я не должен прикасаться к тебе, потому что я обещал, но сегодня, когда ты сделал меня счастливым, ты позволишь тебя обнять?»

Выход в свет этой песни вернет к нему наконец Вину Апсару и станет началом их почти пугающей тотемной известности. Но это произойдет не раньше, чем через три года.

Счастье Малла Стэндиша (с Ормусом, с сыновьями) — это то, чего так ждала Антуанетт. Что она имела в виду под этим и виновна ли она в последующих событиях — решать читателю.

Проходит несколько недель. Квартира над магазином «Ведьма».

Должно быть, это суббота, всего лишь около полудня, так что вполне естественно, что все еще спят, а магазин закрыт. Звонок — в квартиру, не в магазин — звонит так долго и непрерывно, что, оставив Ее в полубессознательном состоянии на матрасе, с лицом, испачканным пеплом от сигарет, Ормус с трудом натягивает свои красные бархатные брюки клеш и, спотыкаясь, бредет вниз, к двери.

На пороге чужой: человек в деловом костюме, с усами под цвет костюма, с кейсом в одной руке, в другой — глянцевый журнал, открытый на странице, где модель демонстрирует одно из последних предложений «Ведьмы».

— Добрый день, — говорит пришелец на превосходном английском. — Я являюсь владельцем сети магазинов в Йоркшире и Ланкашире…

Она, голая, в одном безнадежно неуместном халате, с выпадающей изо рта сигаретой, раскачиваясь и держась за голову, спускается по лестнице. Чужак багровеет, и его взгляд начинает беспокойно шарить по сторонам. Ормус отступает.

— Да? — спрашивает Она.

— Добрый день, — повторяет свою попытку незнакомец, уже не так бойко. — Я владею сетью магазинов по продаже женской одежды в Йоркшире и Ланкашире, и представленный здесь наряд вызвал мой чрезвычайный интерес. С кем я могу обсудить вопрос первого заказа на шесть дюжин этих платьев, с правом сделать повторный заказ?

Это самый большой из заказов, когда-либо сделанный «Ведьме». На первом пролете лестницы материализуется внушительная, облаченная в черный с золотом восточный халат фигура Антуанетт Коринф. Невозможно отгадать ее мысли. Ормусу кажется, что в воздухе витает дух перемен, это переломный момент. Незнакомец терпеливо ждет, пока Она обдумывает его предложение. Затем директриса кивает несколько раз, нарочито медленно, очень манерно.

— Мы закрыты, — говорит она и захлопывает дверь.

Антуанетт Коринф спускается и целует Ее в губы. После чего, все еще в объятиях Антуанетт, Она поворачивается к Ормусу и, что уж совсем неожиданно, произносит еще несколько слов:

— Настоящая, е-мое, художница. Она просто прекрасна.

В этот момент — снова звонок. Она разворачивается и направляется обратно, вверх по лестнице, на этот раз вместе с Антуанетт. Она явно не собирается возвращаться к Ормусу, на его скромный матрас. Впереди ее ждут подушки и шелка, экзотические украшения и драпировки логова Антуанетт. Ормус стоит, глядя на закрытую дверь.