Салман Рушди - Земля под ее ногами

Вот еще верующие. Они верят в Божественную Мать — в Богиню Ma — и поклоняются ей в бетонной высотке в Дюссельдорфе. Они думают, что самосожжение — это круто. Они верят, что имя Господа написано на каждом семечке арбуза. Они верят, что носители мудрости летят к ним на хвосте кометы. Они верят в рок-н-ролл. Они считают, что сознание и психология — это костыли, которые нужны, пока ты не пришел к мудрости. Потом, когда ты достигнешь ее, ты отбросишь их и сможешь танцевать. Они считают себя здоровыми, а всех остальных сумасшедшими. Они верят в Удовольствие и в Остров Удовольствий. Они не верят слухам о том, что если ты задержишься здесь слишком долго, то превратишься в ослика [235] Аллюзия на диснеевский мультфильм 1940 г. «Пиноккио». .

О, и космические боги сегодня здесь. Вон герой гитары, рожденный на астероиде неподалеку от Марса. Вон Солнце Ра, еще один пришелец. Вот сухопарый Лайми [236] В США limey — разг. презр . англичанин. , раньше, когда он только упал на Землю, он занимался поисками НЛО.

А вот Нил, он с Серебряных космических кораблей. Он — живое доказательство, что на других планетах тоже есть рок-н-ролл.

Здесь все. Весь западный мир.

Войт сегодня безжалостен.

— Ормус Кама — не тот ли это мальчик, который поет о границах, — спрашивает он Юла, — о переходе за грань, о пересечении границы?

— Как же! Пока что он едва смог переступить порог.

— Это не может быть одновременно и грань, и центр, — говорит Вина, не желая глотать наживку.

— Может, дорогуша, — отвечает Юл Сингх. — Оглянись вокруг. Конечно может.

Уставшие от войны, разобщенные, после унизительного вывода войск из Индокитая потерявшие веру в глобальную власть своего могучего орла американцы обнаруживают, что им интересно то, что говорит Ормус Кама. Вертолеты кружат над посольством в Сайгоне, как ангелы судного дня, живые цепляются за них и молят о спасении. Мертвые уже осуждены и признаны виновными по факту поражения. Лишившиеся конечностей ветераны в своих психопатических фантазиях возвращаются к цитаделям лесов и гор, им снятся залитые водой рисовые поля и Кинг-Конг, вздымающийся из воды прямо перед их перекошенными от ужаса лицами; а вот и вертолет — чтобы свернуть им головы. Можно вытащить мальчишек из войны, но вытащить войну из их голов невозможно. Лишившись своих иллюзий и потеряв все ориентиры, Америка как никогда открыта для парадоксов, звучащих в песнях Ормуса; на самом деле она открыта самому парадоксу, так же как и его двойственной природе, как у неидентичных близнецов. Армия Соединенных Штатов (и ее рок-музыка) отправилась на один Восток и вернулась с разбитым носом. Теперь музыка Ормуса стала явлением другого Востока, она вошла в самое сердце музыки американцев, влилась в реку их грез, но она — плод демократических убеждений Ормуса, сохраненных им еще с тех дней, когда Гайомарт напевал ему на ухо свои песни о будущем, эта музыка и его тоже, она родилась не только в США, но и в его сердце, очень давно и очень далеко. Подобно тому как Англия более не может предъявлять исключительные права на английский язык, так и Америка более не является единственным правообладателем на рок-н-ролл — вот подтекст песен Ормуса (Вина, вечная скандалистка, бросающая всем вызов, очень скоро разъяснит это — что конечно же не понравится некоторым патриотам).

История о помолвке на целое десятилетие и об обете воздержания, который дал Ормус, очень быстро становится всеобщим достоянием и неудержимо влечет публику к Ормусу и Вине. Новая группа взлетает на пик популярности почти сразу, и мощь ее взлета потрясает землю. Начав как никому не известные музыканты, они быстро вырастают в гигантов. Ормус, празднующий победу завоеватель, штурмует крепости рока, и оружием его, как и предсказал Юл Сингх, стал голос Вины. Этот голос — слуга его мелодий, его пение — слуга ее голоса. Голос Вины — уникальный инструмент, своим звучанием способный заставить волосы зашевелиться, а более низкие и нежные тональности Ормуса превосходно сглаживают ее пиротехнику, и оба голоса, сливаясь, рождают волшебный третий, более праведный, чем у «Братьев-праведников», более эверливый, чем у Эверли, более суперский, чем у «Сюпримз». Это идеальный брак. Ормус и Вина, разлученные своими клятвами, воссоединяются в песне. V-T-O-o-o! Америка, сбившаяся с пути, ищущая новое звучание, не может не поддаться магии их голосов. Молодая Америка, устремляясь к новым пределам, садится в Восточный экспресс «VTO».

Та часть американской души, которая спряталась, ушла вглубь, находит утешение в повторении новыми звездами великих американских музыкальных истин: темп притопа, начинающийся с ходьбы и затем вдруг обнаруживающий сокрытый в нем танец; бит, не оставляющий тело равнодушным; берущий за сердце ритм-энд-блюз. И эта Америка, которая, потеряв уверенность в себе, вновь повернулась лицом к миру, живо реагирует на совсем не американские звуки, добавляемые Ормусом к звуковой дорожке: сексуальность кубинских труб, искривляющие сознание ритмы бразильских барабанов, жалобы чилийских деревянных духовых инструментов, напоминающие гнетущий вой ветра, африканское мужское хоровое пение, похожее на раскачивающиеся на ветру свободы деревья, голоса великих старух алжирской музыки, с их пронзительными призывными воплями и улюлюканьем, святая страсть пакистанских кваввал . «Слишком многое из создаваемой людьми музыки довольствуется слишком малым, — сказал Ормус в своем интервью по поводу выхода их первого, названного их именами, альбома (на обложке которого он — с прикрывающей глаз бархатной повязкой цвета бургундского вина). — Музыка предлагает людям крохи, а им нужны банкеты».

Он хочет работать с тем, что он называет «оркестр в полном составе», подразумевая не покойников в смокингах, а все аспекты воздействия музыки на человека: эмоциональный, интеллектуальный и, конечно же, моральный; он хочет, чтобы эта музыка могла сказать всё и всем, но прежде всего, чтобы она что-то значила для кого-либо. Он заговорил своим новым, громким голосом, и этот кто-либо ему внимает.

Рассерженная Америка тоже слушает его очень внимательно: Америка, понесшая утраты, Америка, оказавшаяся побитой и не совсем понимающая, как такое могло случиться или чем она заслужила эту боль (эта Америка не считает мертвецов Индокитая, ее интересуют только свои). Эта негодующая Америка реагирует на ярость Ормуса, — а он очень зол, зол на Вину, на себя и жестокую судьбу, лишившую всякого смысла это десятилетие его высочайшего триумфа, ведь все это время постель его пуста.

Она реагирует двояко. С одной стороны, она его оценила. Но под той Америкой, которая открыла свое сердце для «VTO», есть другая страна, настроенная против него, она стискивает зубы и отворачивается.