Владимир Костин - Бюст

— А ведь богатый человек. Большой человек, — сказала переводчица.

Водитель приподнял очки и глянул в русские глаза: не прикидывается ли этот здоровяк, что не знает ни слова по-китайски. Нет, русские здоровяки не знают ничего. И сказал по-русски: — Хорошо!

В свою очередь, на самом деле Игорь Петрович Сосницын прибыл в Харбин вовсе не для того, чтобы побывать на родине отца, найти здесь какие-то его следы и впасть в задумчивость, как это бывало с ищущими себя мужчинами на переходе от одной зрелости к другой. Отец-сказочник бросил его в малолетстве, исчез навсегда, Игорь не знал — жив он или мертв? Скорее мертв, поскольку нынче ему должно было стукнуть восемьдесят пять лет. Отец не подавал о себе вестей, Игорь никогда его не искал и вспоминал о нем с вялым негодованием.

Но он и вправду открывал новую дверь в своей карьере, и было любопытно, что это связывалось с отцовским Харбином, в котором он через час будет торговаться с китайскими товарищами о продаже им технологий, в развитие которых он вложил приличные свои деньги, которые должны удвоиться уже через год. Технологии производились его бывшими сослуживцами, Сосницын их слегка поободрал, больше из принципа, нежели из жадности, потому что они его когда-то фигурально ни в грош не ставили, и он обязан был не поставить их в грош буквально.

Так бывает только в России: коллеги его ненавидели — и смотрели ему в рот, поддергивая штаны. Рассказывали повсюду, что никакой он не борец за справедливость, закон и порядок, а зазнавшийся хитрый проходимец, русский выродок, надышавшийся в детстве инсектицидов на хлопковых полях Узбекистана. Что ученую стезю не осилил по лени и полной бездарности. Хам, лицемер, шантажист.

Но как только у них возникали затруднения дороже паршивой сотни рублей, они бежали к нему: помоги! выручи! займи! заступись! И мелко-мелко трясли невидимыми хвостиками за спиной. И он помогал, делая при них записи о том в специальный гроссбух, а они делали вид, что ничего унизительного в этом гроссбухе нет, такой уж Гарик Сосницын системный человек.

Надо учитывать, что китайцы — заведомые мастера тянуть резину. Поэтому, несмотря на ряд помарок и отложенных частностей, переговоры прошли очень удачно. Особым признаком удачи было то, что председатель совета директоров компании «Бэйфан» товарищ Бао, ритуально пожимая руку Сосницыну, еще и похлопал его по плечу. Китайцы вообще избегают физических контактов, а тут товарищ Бао похлопал его по плечу и сказал длинно: их отношения стали столь коротки, что он видит в Сосницыне доброго соседа, с которым приятно посидеть, покурить просто так на завалинке. Он сказал «завалинка» по-русски, и молодая переводчица растерялась, она не знала этого слова, собственно, в переводе не нуждающегося.

Похоже, видал виды товарищ Бао, пожилой, битый варан.

Сосницын был доволен, у него пели душа и тело. Харбинский воздух превратился в горный, и знамя трепетало на ветру.

Но эта радость победителя была обреченной, она иссякла еще в том зале заседаний, где во всю стену раскинулся девственный маньчжурский ландшафт, какого в реальности давным-давно не существует. И это случилось не впервые. Всякий раз, испытывая торжество, Игорь Петрович не знал, что с ним делать дальше. Вставали параллели с важными подробностями интимной жизни.

Что-то же надо делать, это же у нас в крови! И всякий раз наступала тоска, опустошение. Что делать? Чужим твой успех безразличен, своим — противен. Можно позвонить домой, но жена уже, вероятно, подшофе — да она и сама позвонит, еще и подгадит, по обыкновению. И что — полежать с хорошей книгой в номере, отдохнуть, возвыситься душой, строя маниловские планы… Тьфу!

Почему саксонец, еврей, тот же китаец сопят себе в трубочку на эскалаторе карьеры и довольны неискренними аплодисментами побежденных, как бы равны ситуации, а тебе мерещатся гунька кабацкая или бритва? И ты непременно будешь снимать напряжение, которое они готовы длить до бесконечности?

Ты, в прежней жизни не выносивший алкоголя, гвалта и разврата даже в комсомольском его варианте?

Опытный товарищ Бао тоже понимал обреченность Сосницына, он переглянулся с переводчицей, и Сосницын это увидел, понял и унизился. Нет, тяжко в России выбиваться в люди. Не буду напиваться, не буду спать с женщиной, дарящей любовь по долгу службы, сказал себе Игорь Петрович. И он не напился.

Но когда, проводив его до номера в гостинице, переводчица встала перед ним и выжидала, улыбаясь, опустив глаза, он распахнул перед ней дверь и, провожая ее внутрь, положил ей в карманчик пятьсот долларов.

Они выпили по сладкой рюмочке, она запунцовела, и Сосницын сказал: — «Ну, выпила же она эту рюмочку, и у ней красота переменилась — она еще получше стала, поаккуратнее». Что-что? — сказала она, — не понимаю. Это из русской сказки, что ты красивая, ответил Сосницын.

Он проводил ее под вечер, совершенно опустошенный и задумчивый. Китаянка с достоинством водила с ним интересные разговоры, явно не считала себя продажной женщиной, и это передалось ему. Другая жизнь, другие нравы!

На прощание она сказала, прикоснувшись пальчиком к карману, очень искренне: — Спасибо за подарок! Не много ли?

Приличная девушка, знающая свое место в жизни, уважающая мужские слабости.

Он набрал ванну горячей воды, слишком горячей для других людей, и уселся в ней с бутылкой виски, но тут же отнес ее обратно в мини-бар. Он снова вспомнил про бабушку Ангелину — что она делает, проплакавшись?

Привычка мыться в почти кипятке завелась у него со студенчества, с радостной встречи со ржавым душем в общежитии. В среднеазиатском детстве истеричная матушка изо дня в день, включая выходные, садила его по утрам в цинковую ванну с ледяной водой и говорила: «Привет от папы! Вспомним папу!» Такая традиция досталась ему от сбежавшего отца, так он закалялся, и мать, по ее словам, считала, что это была полезная традиция, воспитующая характер. Конечно, она таким образом мстила отцу, отыгрываясь на сыне и в то же время приучая его ненавидеть отца.

А он плакал, рыдал, не проснувшийся толком тощенький мальчик, и говорить-то он научился во время этих процедур. И первые его слова были: «не надо, не хочу, не тронь меня». И мать ласково называла его «нЕкалкой».

Игорь сидел в ванной и бесполезно корчил лицо в запотевшее, слепое зеркало. Ему хотелось увидеть себя. Это желание было двойственным. С одной стороны, как обычно, увидеть себя нелишне потому, что он был крепкий, крупнее других мужчина с развитой мускулатурой. Разве что подкачал нос — он был великоват. И ноги тяжеловаты, грузны. Он, можно сказать, уверялся в своей массивности, надежности. С другой стороны, как сегодня, когда в нем снова завелась странная смута, и так некстати, и так уже закономерно, хотелось бы вчитаться в собственное лицо, найти подсказку в зеркале — мимика может опережать мысль.