Владимир Костин - Что упало — то пропало

За день он проверил всего четыре адреса. Два располагались по соседству, но это он узнал слишком поздно, а потому лишний раз пересек город из угла в угол. И Казаков не обнаруживался, и город оказался неприветливо-тоскливым, населенным нескладно говорящими, простуженными людьми. В сумерки он вернулся домой, злой.

Его встречала Маша. Она коротко, с вызовом, остригла волосы, уцелевшее выкрасив бело-розовыми полосами. На затылке торчал вихор. Прозябший, с водой в глазах, он не сообразил хотя бы поддеть ее за модность. И хмурая Маша закрылась в своей комнате.

Он хлопнул стопку, запил ее кружкой чая и завалился спать.

Люба вернулась поздно, она навещала сестру и воспитывала ее мужа-алкоголика. Довольная — наверное, удачно воспитала. Она растолкала Крылова и сказала: — Я вижу, шапки нет. Не нашел злодея?

— Не нашел, — ответил Крылов, не подымая век, — но найду обязательно. Поняла?

— Говоришь так, будто я рада, что не нашел, — рассердилась Люба, — чтобы обидеться послаще, да? Нет, Дедушка, ты его найди, пошевели ходулями. Или без меня трудно? Раньше ты без меня ничего не делал — Люба то, Любушка это. За квартиру заплатить где — и то не знаешь.

И где-то далеко: — Машка, он что, не ужинал? Иудушка какой-то!

Назавтра Крылов дважды съездил на работу и в промежутках между занятиями проверил еще три адреса. Один оказался липовым.

Нигде не знали таксиста Казакова. Портретист из Крылова был плохой. Спрашивали, какая у того машина, но Крылов не помнил, не знал. Он не разбирался в машинах, не различал даже «Жигули» с «Москвичом».

Может быть, его обманывали? Он говорил, что должен таксисту деньги, хочет отдать, да потерял бумажку с телефоном. Вроде бы, убедительно, правдиво. Но есть говенная цеховая солидарность, нечестный Казаков мог предупредить об его появлении, описать его внешность (Крылова передернуло: он вообразил себя в этом описании).

Несколько раз он замечал усмешки по поводу шапочки с помпоном. Что это: шапочка потешная или они в курсе дела?

Худо, если он уже побывал где надо и придется кататься сызнова.

Вечером позвонила Маша Ложникова. Трубку взял Крылов, но Маша позвала Любу и прежде всего спросила про шапку. Что, он не смог бы ей ответить сам? Милая бесцеремонности — «позови маму».

Люба говорила: — Ищем. Ходим туда, не знаем куда. — … — с бестолковинкой, конечно. Тебе ли нас не знать? — … — Что теперь, Латы повеситься должны? Чепуха такая. — … — нам даже полезно(?). Слушай, я сегодня зашла в «Альянс», потом в «Шик», в «Марсель», в «Парижские тайны» — нигде не нашла! — В «Рандеву»? Точно в «Рандеву»?..

«Боже мой, подумал Крылов, Марсель, Париж. Чтоб вы провалились, чертовы бабы». И напросился к соседу-пенсионеру Вячеславу Рашидовичу поиграть в шахматы. Одинокий сосед был очень рад. Он разгромил Крылова со счетом 22 — 3 и угостил его «кызы» — доломитовой конской колбасой.

Жизнь полна сюрпризов. Поминутно трогая челюсть, Крылов вернулся домой в три ночи.

Казаков нашелся на третий день. Он трудился в таксопарке, которого не было в списке справочного бюро. Помогла случайная подсказка. Да, этих таксопарков развелось в городе пруд пруди. Гараж на три бокса, будочка, где сидит увядшая женщина с немытой головой и обведенными под «вамп» очами, а рядом с ней утомленный ребенок делает уроки, сутулясь над пустой бочкой, накрытой обрезком столешницы. Вот тебе и таксопарк.

Казаков выходил ему навстречу из гаражной полутьмы. Как честный человек, он был смущен.

Казаков: Измена вышла! Вы опоздали!

Крылов: Вот вам двести рублей. Пожалуйте шапку.

Казаков: Вы опоздали — нет у меня шапки, извините. Срок вышел.

Крылов: Какой срок? Вы меня сознательно обманули, чтобы присвоить мою шапку. (Женщине) Он дал мне номер собачьего питомника.

Женщина: Интересненько.

Казаков: Я перепутал номера. Очень похожи. Но шапка уплыла, так что… извините.

Крылов: Извините! Двести рублей — моя шапка!

Женщина: Мужчина, не скандальте — невкусно.

Казаков: Уберите свои деньги. Дохлый номер.

Крылов: Или шапка, или три пятьсот. Вы хотите, чтоб я на вас в суд подал?

Казаков: Нет у меня денег… Подавайте, я согласен. Драться не будете по морде? Дам сдачу для округления счета.

Крылов: Судиться буду, судиться. Не выкрутишься.

Женщина: Э, ты и вправду огорчился, Казаков. Долгая будет история. Но засудят тебя, Казаков.

Казаков: Пусть засудят. Судьба моя такая. Может, возьмете мою?

Крылов: Этот треух засаленный? Ты обнаглел, мерзавец! Хам!

Казаков: Засунь язык в задницу, пузан!

Женщина (Крылову): Мужчина, вам плохо? Красный какой, белый… Сейчас упадет.

Ребенок: Умрет?

Женщина (Казакову): Извини, Вадим Петрович, но ты — бессовестный. Не ожидала. Свинья почти что. Отдай шапку, Бог накажет.

Крылов: Так… Казаков Вадим Петрович. Молодец. Стоимость шапки плюс моральный ущерб — тысяч двадцать. Это раз. Я найду вашего хозяина — и он вас уволит — это два. Уволит! Уволит! С ума сошел, милейший Вадим Петрович!

Женщина: Точно! А я и не подумала. Уволит тебя Джафар, как пить не дать!

Казаков: Подожди… подождите. Надо позвонить (уходит в гараж, доставая сотовый телефон).

Крылов: О чем он думает? Уволит его хозяин. Такая тень на ваше заведение.

Женщина: Тень. Те-ень!

Крылов: Тупой. Зачем других за дураков держать?

Женщина: Мы, русские, все такие. Грудь в кустах, голова в крестах!

Крылов: Наоборот.

Женщина: Однохренственно. Но замечу; жена его заедает, деньги отбирает. Помещица! Жена, теща, братец жены — сели на шею и курдюки свесили. А он, бывает, сигаретки у ребят стреляет. Своей воли нет. Точно, что шапку жена прибрала, а он послушался.

Крылов: Да? Хм… сочувствую.

Женщина: А почему дуру гнал, почему звонить побежал? Жена, жене. Ей, курве.

Крылов: Он говорил: детей шестеро.

Женщина: Ха-ха-ха!!!

(Появился Казаков.)

Казаков: Жена отдала шапку брату своему. Его еще найти надо. Дайте два дня, прошу вас. Давайте телефон, адрес, пожалуйста. Войдите в положение.

Крылов: Бог с вами, записывайте (Диктует). Но два дня, не больше.

Женщина: Вы еще подружитесь. Казаков, пора тебе: лети на Лебедева, 8. Подъезд четвертый. Вот телефон.

Казаков (Крылову): Могу подвезти.

Крылов: Езжайте, работайте. Пешком пройдусь.

Ребенок (Женщине; Казаков уехал, Крылов выходит за ворота): Зря поверили! Казаков — врун. Он говорил, что в Оби водятся акулы.

Открыв дверь, Крылов с порога швырнул помпошку в угол. Неужели, спросила Люба. Крылов рассказал. Люба помрачнела. Это еще присказка, рано радоваться. Но — и то хлеб. Подождем. А если волынит элементарно? Подам в суд, сказал Крылов. А ты представляешь себе, как будут на этом суде выглядеть Бронниковы? — сказала Люба. Почему ты думаешь только о себе? Ладно, сказал Крылов, давай купим новую шапку и забудем. Я готов. Но эти три тысячи ты отнимешь у Маши: плакал ее Петербург! Не надо мне никакого Петербурга, в гробу я видала Петербург, — высказалась Маша, безусловно имея в виду отца. А я — Париж с Марселем, отозвался Крылов. На что ты намекаешь? — очень холодно сказала Люба.