Кристофер Харт - Спаси меня

При виде меня собеседники несколько скованно оборачиваются — спасибо, хоть не шарахнулись, как от ходячей вирусной заразы.

— Земля слухами полнится, — говорит Клайв. — Получил пинком под зад, дружище?

Киваю.

— Вот сволочи, — гневно шепчет он, прикрывая рот ладонью, будто опасаясь чужих ушей. — Это был несчастный случай — любой подтвердит.

— Так-то оно так, да только вот погибли три обожаемых бездарности, — уточняю я. — Репутация у нас теперь — врагу не пожелаешь.

— Человеческие жертвы здесь ни при чем, — возражает Амрита. — Все дело в деньгах.

После короткой паузы Клайв спрашивает:

— И что теперь намереваешься предпринять?

Я пожимаю плечами.

— Для начала надерусь в стельку, потом привыкну телевизор с утра до вечера смотреть — кроме «Шакала», конечно. А после, может, работу подыщу. Или машину продам — и путешествовать.

Клайв глубокомысленно кивает:

— В любом случае будь на связи.

— А стоит ли? — говорю, а у самого ком в горле — так себя жалко. — Здесь все на меня как на прокаженного смотрят. Одсток — тот даже руку мне не пожал.

— Паскудники, — злобно шепчет Клайв и уже громче добавляет: — Чего еще от них ожидать.

Вот он, наш Клайв. Гордо глядит на окружающих с высоты своих пяти футов семи дюймов, наверное, желая доказать что-нибудь Амрите, не знаю. Однако я все равно тронут. Мой приятель расправляет плечи и громогласно изрекает:

— Среди нас еще остались те, кто не чурается друга всего лишь из-за того, что тот сгубил трех человек.

Да, наш достопочтенный [5] «Достопочтенный» или «достопочтенная» — титул для детей пэров; ставится перед именем. Клайв Спунер. Дай-ка я заключу тебя в объятия. Ну разумеется, фигурально — я же англичанин, в конце концов. И все-таки нельзя не отдать ему должного, нашему достопочтенному Клайву.

Амрита пожимает мне руку: перезвон браслетов, подведенные какой-то заморской краской глаза, серьезная улыбка.

— «Шанти-шанти-шанти», да пребудет с тобой мир, — изрекает она тоном восточного мудреца. — Не падай духом.

Достопочтенный Клайв Спунер — третий сын лорда Крэйгмура. Родители Клайва разошлись. Его матушка, Оливия, проживающая в Лондоне, снискала себе уважение на поприще топографического искусства девятнадцатого столетия. Будучи специалистом в вышеназванной области, она много путешествует. Лорд известен манерой говорить отрывисто и четко, его ботинки блестят до рези в глазах, и сравниться с ними могут разве что его бордовые, цвета хорошего бургундского вина, щеки. Он носит маленькие седые усики и часто кричит на людях.

Когда четверо сыновей лорда Крэйгмура были еще сорванцами, он ставил их в ряд в передней родового замка и внимательно осматривал обувь подростков — по крайней мере в тех редких случаях, когда дети наезжали домой из пансиона. (Клайв, подобно трем своим братьям, Гектору, Гамишу и Дугалу, по достижении семи лет был отослан в пансион.) На свой восьмой день рождения он получил подарок от отца. В посылке лежала жестяная баночка коричневого гуталина. Ни записки, ни поздравительной открытки. Только гуталин.

Матушка не прислала ему ничего.

Зато на следующий день, ровно в восемь утра, любящая мать самолично прикатила на Олд-Квод в своем дряхленьком «альфа-ромео» с включенной на полную магнитолой и, посигналив гудком, потребовала, чтобы перетрухнувший заведующий пансионом привел ее сынка-именинника. Заведующий ответил, что Спунер Третий сейчас на завтраке, а кроме того, у него нет разрешения на отлучку. Леди Крэйгмур неторопливо закурила сигарету в длинном черном мундштуке, а затем сообщила престарелому служаке, что не двинется с места, пока ее дорогой мальчик не будет отпущен на ее попечение. И более того, если ее желание не будет исполнено к тому времени, как погаснет эта сигарета, она начнет раздеваться.

Не прошло и минуты, как Спунер Третий уже восседал на пассажирском сиденье упомянутого «альфа-ромео».

Следующие две недели Клайв с матерью колесили по Европе, купались в самых разных морях и ели мороженое.

Вернувшись в школу, мой будущий друг рыдал и молил мать забрать его с собой. Та вздыхала и говорила, что это совершенно невозможно — ведь в то время она жила в крохотной каморке в Пимлико. Под широкими полями ее шляпы тоже текли слезы, однако Клайв об этом так и не узнал.

Оливия поехала обратно в Лондон. Перед глазами расплывались огромные белые фары встречных машин, а мать Клайва неистово курила, без устали бормоча, словно заклинание: «Бессердечные мерзавцы. Бесчувственные английские мерзавцы».

Откуда я все это знаю? Оливия разоткровенничалась в минуту слабости.

Но терпение, мои дорогие, терпение.

Навсегда покидая ненавистные стены «Орме, Одсток и Олифант», я вкушу последний запретный плод: сигарету.

На курение здесь наложен самый строгий запрет, за соблюдением которого следит инспектор на полной ставке, мисс Гвенда Диар. Итак, направляясь к выходу, я достаю из внутреннего кармана куртки «Кэмэл лайтс» и вытягиваю из пачки вожделенную сигаретку. Задерживаюсь у дверей, щелкаю зажигалкой и вдыхаю сладостный аромат. Легкие звенят от удовольствия, альвеолы вздыхают и подрагивают, глаза заволакивает блаженная истома.

А теперь — хоть потоп!

Хихикая, как напроказивший школьник, иду к двери и взмахом руки последний раз прощаюсь с заливающейся смехом Лизой, секретаршей в приемной.

И выхожу в город свободным человеком.

Как здорово! Беспечно шагаю по дороге, словно ее хозяин. Все улицы — мои, время — мое, пойду куда вздумается, сделаю как душа пожелает. Теперь я сам себе властелин, брожу по теплым лондонским аллеям, поглощаю витающий в воздухе запах турецких сигарет и сухого мартини, плыву с потоком красивых людей — руки в карманах и беспечная развязность в походке. Я свободен, я снова в игре, меня ждет таинственная встреча с какой-нибудь длинноногой незнакомкой и ее всепрощающей улыбкой.

Ну а если не получится рандеву, хотя бы заскочу в лавку индуса у конца нашей улицы в Буше.

Индуса не назовешь унылым, а сегодня его жизнелюбие буквально бьет через край.

— Дэниел, мой друг, как я рад тебя видеть! Газеты только и твердят об этом поразительном происшествии! Ты уже читал? На редкость презабавно! — Сует мне под нос выпуск «Дейли мейл». — Взгляни сюда: вот фамилия человека, который убил трех милых телезвезд. Угадай, как его зовут? Дэниел Своллоу! Представляешь? В точности как тебя! Скажи, ну разве не смешно?

Лишившись на радостях дара речи, покупаю свежий выпуск «Стэндард», поместивший на третьей странице целую статью о канувших в небытие телезвездах. И вздыхаю с облегчением — к счастью, всеведущим репортерам пока не удалось раздобыть мое фото.