Мюриэл Спарк - Пособники и подстрекатели

В соответствии со свидетельскими показаниями, в начале октября 1974 года он действительно сообщил одному своему другу о решении убить жену и о тщательно спланированных им мерах предосторожности. «Черта с два меня схватят», – сказал он приятелю (согласно суперинтенданту полиции Рансону, который проводил расследование преступления).

Через двадцать лет Рансон писал: «Я считаю, что ключ к раскрытию этого преступления не любовь к детям, о которой так много говорилось, а отсутствие денег, которые были проиграны в результате неудержимой страсти к карточной игре».

На полях Хильдегард сделала пометку: «Я уверена, это очень близко к истине, если не сама истина. Другим мотивом была ненависть».

«Уокер, – написала далее Хильдегард, – может быть киллером, которого нанял Лукан, а Лаки – это сам Лукан. Или же наоборот. Но все факты против этого».

Лаки, по словам Уокера, действительно нуждался в лечении у психотерапевта. Вскоре после того как Уокер стал приходить на консультации, он сказал:

– Я слышу какие-то голоса.

Говоря об этом, он, по всей вероятности, имел в виду, что голоса слышит Лаки, и в равной мере обеспечивал защиту Лукану как действующему лицу при возможной конфронтации с законом. Стоит установить присутствие «голосов», и Лукан может быть признан недееспособным, а значит, судить его будет нельзя.

Но сумел ли бы он сам защищать свои интересы в суде? Лаки в большей мере готов к этому, чем Уокер, думала Хильдегард. Однако не было сомнений, что в предшествовавшие убийству недели граф Лукан переживал явное психическое расстройство. «Неудержимая страсть к карточной игре» – так сформулировал уважаемый полицейский чиновник главную причину его поступка. Однако эта страсть была лишь симптомом. Ненависть Лукана к жене приняла форму скрытого невроза, состояние обостряли бесчисленные письма из банков с настойчивыми требованиями погасить долги.

Хильдегард перелистала страницы отчета суперинтенданта. За год до совершения убийства извещения от банковских менеджеров приходили на имя Лукана ежедневно. Их текст напоминал фразы популярной песенки, что часто звучит в мюзик-холле:

23 октября 1973 года

Глубокоуважаемый лорд Лукан!

К моему глубокому разочарованию, я не могу обнаружить ваш ответ на мое письмо от 10 октября относительно полученного вами кредита, числящегося на вашем счете…

А в декабре 1973 года, перед днем рождения, когда Лукану должно было исполниться тридцать девять лет, он получил такое послание:

Глубокоуважаемый лорд Лукан!

Из моего последнего письма вы, несомненно, знаете, как я сожалею о том, что вы не связались со мной до сих пор, чтобы известить меня о том, какие меры принимаются по погашению взятой вами суммы, превышающей остаток средств на вашем счете в нашем банке…

Лукан выставил на аукцион «Кристи» фамильное серебро. Он прибег к помощи заимодавцев. На каком же этапе, раздумывала Хильдегард, он утратил связь с реальностью? В том, что это произошло, нет никаких сомнений. Потому что, даже если бы его план и прошел, даже если бы ему удалось убить жену, а не няню, он не смог бы избежать разоблачения. Было ли связано приближение его сорокового дня рождения с потрясением, вызванным открытием, что, дожив почти до сорока лет, он оказался неудачником, банкротом? Могло ли это привести к потере чувства реальности? Во второй половине двадцатого века унаследованный титул графа не имел особого веса. Будучи лишь символом, он не имел ничего общего с какими-либо другими социально значимыми фактами, особенно в случае Лукана, когда семейная собственность была невелика, отсутствовали дом и земля, а также деньги. По сути, он принадлежал к среднему классу, сохраняя в своем сознании претензии на принадлежность к высшему сословию.

«У него должно было бы быть какое-то занятие, какая-то профессия, – решила Хильдегард. – Профессиональный игрок – это же безумие! Быть графом и только – полное безумие. Да, ему нужна была помощь психотерапевта. И сейчас нужна. Я нужна ему».

Записи Хильдегард были основаны, во-первых, на опубликованных фактах и, во-вторых, на рассказах самого Лукана.

Лукан был женат одиннадцать лет, когда в ту ночь на Лоуэр-Белгрейв-стрит произошло убийство няни и зверское нападение на его жену. Он жил отдельно от жены. Потерял право опеки над детьми. В какой-то степени лишился рассудка. При дознании жюри присяжных объявило причиной смерти няни «убийство, совершенное лордом Луканом». Это не был вердикт, вынесенный судом, однако при наличии известных фактов невозможно представить, что какое-либо другое жюри признало бы его невиновным. Трудно поверить, что его друзья и родные действительно считали его невиновным, ведь они располагали теми же фактами. Публично заявить о своей невиновности было самым простым, что он мог сделать. Он должен был только явиться в суд и, изложив свою версию произошедшего, помочь следствию. Если он не совершал этого преступления, несомненно, обнаружились бы какие-то факты, неизвестные полиции. Его окровавленная жена прибежала в находившийся поблизости паб, откуда ее увезли в госпиталь. По ее словам, раны были нанесены ей лордом Луканом, и полиция поверила ей. При таком множестве улик у детективов были все основания верить ей.

Если бы Хильдегард только читала о Лукане и никогда не встречалась с этим человеком, она бы предположила, что он, подобно многим одержимым всепоглощающей страстью к картам, был абсолютным идиотом.

Однако тот Лаки Лукан, которого она знала, и Уокер-Лукан, которого она тоже знала, не были глупы. Постоянное бегство от правосудия должно было бы привести к усилению умственной деятельности Лукана. Хильдегард сознавала, что у Лаки были и связанные с психикой проблемы. Уокера она скорее рассматривала как обыкновенного преступника. Она помнила громкий смех Лукана, когда он сделал одно из своих шутливых замечаний. Этот смех заполнил, казалось, весь ее кабинет. В ответ же на ее осторожные остроты он лишь улыбался, его как будто беспокоила мысль о потере времени, за которое он заплатил. Уокер же, хотя у него всегда была на лице улыбка, смеялся редко, а если и смеялся, то это было отрывистое и циничное «ха-ха».

Уокер сказал, что он слышит голоса. Что же они ему говорили?

– Что Лаки строит планы убить меня.

– Но вы же не поверили этим голосам, иначе не пришли бы ко мне на консультацию.

– На самом деле был только один голос.

– Мужской или женский?

– Женский. Мне кажется, это был голос убитой девушки, Сандры Риветт.

На полях страницы, где записала эту беседу, Хильдегард сделала пометку: «Возможно, никакого голоса не было. Возм., Уокер намеревается убить Лаки и прикидывается шизофреником на тот случай, если его изобличат. Это возможно, но потенциально возм. все, что угодно».