Грация Верасани - Оглянись назад, детка!

Я с трудом поднялась с дивана.

— Ты прав. — Уже на пороге я повернулась и сказала: — Вот уже несколько дней у меня такое чувство, что за мной следят.

Спазимо нахмурился.

— Шутишь?

— Не знаю, это всего лишь ощущение.

— Ты говорила об этом с Бруни?

— Должно быть, это все те же призраки, Лучио. Или я схожу с ума.

Усталость и раздражение не давали мне работать. Чтобы скоротать время, я играла на компьютере, делала набеги в бар, просматривала старые папки с документацией, но в основном весь день надоедала Лучио.

В шесть часов вечера в кафе «Де Парис» меня ждал аперитив с Мэлом, который только что вернулся с Мадридской ярмарки.

Приятно встретиться с другом детства, который знает о тебе кучу вещей. Когда он впервые услышал, как я играю на ударнике, то спросил, с чего это я так обозлена на мир.

Он знал Аду, и она ему нравилась. Как-то он сказал мне: «Она из тех девушек, которые, пока ты с ними говоришь, смотрят в другую сторону».

— Она просто немного рассеянна, погружена в себя, — оправдывала я ее.

— Я знаю женщин, и, если ее взгляд направлен на то, что видит только она, мужчина чувствует себя кретином, — ответил он.

Мэл знал о моей матери, я долго рассказывала ему о ней на одной из наших посиделок до рассвета с пивом и чипсами, когда мы выходили потные из репетиционного зала, чтобы заглянуть в остерию на улице Фондацца. Его мать умерла, когда ему было десять лет. Вечером, прежде чем умереть, она стала готовить сладости.

— Она чувствовала, что эта ночь будет для нее последней, — сказал он.

Тогда я спросила себя, почему у меня не было такой матери, как у Мэла, которая готовила сладости для своих детей и которая умерла, потому что судьба уготовила ей ужасную болезнь.

Мэл похлопал меня по плечу и заказал джин с лимоном.

— Два, — уточнила я бармену с многочисленными косичками на голове и пирсингом на брови.

— Я познакомился с одной девицей из Мюнхена, сегодня мы с ней встречаемся. Ей двадцать два года, и я уже представляю сцену, когда она меня съест и только косточки выплюнет. Что еще можно ждать от девицы, которая слушает «New Radicals»? — доверительно произнес он.

— Есть люди, которые в двадцать лет намного лучше нас, — возразила я.

— Ты помнишь фильм «Двойственная природа любви»?

Я отрицательно покачала головой.

— Там герой в какой-то момент говорит нечто подобное: «Я не помню, чтобы у тех, кто родился после 1965 года, все было бы на месте. В этом виновата микроволновая печь!»

Мы рассмеялись и подняли бокалы.

— За твое новое увлечение, Мэл. Чтобы оно длилось больше месяца. — В моих словах не было и тени иронии.

Он заглотнул большую порцию джина с лимоном.

— Пусть продолжается, сколько должно продолжаться.

Полчаса спустя я ехала домой к Андреа Берти с полным пакетом китайской еды. Единственное место, где я могла припарковаться, было перед магазином «Все для собак и кошек». Я быстро, прежде чем продавщица Петти проведает о моем присутствии, прошмыгнула в подъезд.

Андреа встретил меня с голым торсом, в выцветших джинсах, на шее болтались очки для чтения.

— Ты не звонишь, ты сразу приезжаешь.

— Хочешь есть? — спросила я.

Он забрал у меня пакет и поставил на кухонный стол. Несколько секунд он стоял с опущенной головой, постукивая ногой по терракотовому полу, потом посмотрел на меня, и мне показалось, что я плыву баттерфляем в бассейне.

— После, — ответил он.

Два раза мы позанимались любовью, не обращая ни на что внимания. Горел свет, мы лежали на пуховом стеганом сине-зеленом одеяле и смотрели друг на друга: я курила, а он потягивал из горла виски.

Позже, сидя на постели и заглатывая цыпленка с соусом карри, я набралась смелости.

— У меня была сестра. Говорят, она покончила с собой.

На его скулах напряглись желваки.

— Говорят?

— Ты веришь в Бога?

Он тряхнул головой, не прекращая жевать.

— Странно, как отсутствие людей, которых ты любишь, заставляет поверить в жизнь после жизни…

Андреа встал, собрал пластиковые упаковки и выбросил в мусорный ящик.

— Джорджиа, после этой жизни другой жизни нет. Мы не знаем лишь наш конечный срок.

Я оперлась на подбитое изголовье постели.

— Прекрасная фраза, профессор, почти как в фильме «Бегущий по лезвию бритвы». Как только приеду домой, сразу запишу в свой дневник.

— Ты не останешься ночевать? — разочарованно спросил он.

— Я не привыкла с кем-то спать.

Он вставил диск Винсента Гало «When» в дисковод.

— Сколько людей ты засунула в темный угол?

Я принужденно рассмеялась:

— О чем ты говоришь?

Он вышел на кухню. Я почувствовала, как мои щеки покраснели. После нескольких спокойных дней снова воспалился правый глаз, и я принялась тереть его.

Мы сели в машину с двумя маленькими сумками, не имея ни малейшею представления, куда держать путь. Позже, в единственном открытом ресторане в Порто Гарибальди поели блюдо из рыбы, потом рассматривали в окно окутанные туманом лодки с женскими именами. Глубокой ночью мы растянулись на пухлой большой постели в гостинице «Лидо делле национи». Окна номера выходили на бассейн со множеством горок, трамплинов и усеявших дно листьями деревьев.

— Ты уже была здесь?

— Да, еще ребенком, летом.

Нахлынули воспоминания о соревнованиях по серфингу на озере; моя мать умиротворенно сидела на скамейке и улыбалась. Мы с Адой ели мороженое в маленьком баре у озера и бросали жетоны в музыкальный автомат. Нас не коснулась еще и тень печали, даже когда увидели, как мать закрылась в телефонной кабинке, чтобы кому-то позвонить.

В номере двадцать восемь мы занимались любовью, останавливались, снова начинали и говорили что-то хриплыми и сонными голосами.

На следующий день мы встали поздно и заплатили за номер.

Остановились на пляже. Воскресный день был серым и ветреным, и снова на память пришел теплоход «Дельфинус», с которого раздавалась заводная музыка филуцци. Теплоход приглашал на прогулку по устью реки. По с вином и пресноводной рыбой за двадцать тысяч лир. Мне и Аде так хотелось поехать, но мать не разрешила нам.

Внезапно снова вернулся страх, который у меня появлялся, как только я испытывала хоть каплю привязанности, симпатию к кому-либо.

— Все это доставляет только боль, — сказала я.

Андреа Берти завязал красный шарф вокруг горла, ничего не ответил, а только молча смотрел на море. Я дернула за рукав его твидовой куртки.

— Что такое?

— Ничего.

Он сжал своими холодными руками мои пальцы, но я увернулась.

— Пойдем.

Выходные кончились.

— До завтра, — с порога сказал Андреа.

Я нерешительно потянулась к его губам. На улице хлестал дождь, и я, неловко укрываясь от него, побежала к машине. Забравшись в салон, попыталась сжать дворники: дождь настойчиво стучал по крыше «Ситроена».