Александр Торик - DIMOH. Сказка для детей от 14 до 104 лет

Старик снял свою засаленную телогрейку и повесил её на заменявший вешалку гвоздь, оставшись в длинной вязаной потрёпанной чёрной кофте поверх уже упомянутого халата. Крест накрест с его плеч, наподобие портупеи, свешивались какие-то шнуры в отдельных местах переплетённые, наподобие макраме, крестчатым узором.

– Так, браток! – повернулся старик к Димону. – Тебя зовут-то как?

– Димон, то есть Дима, Димитрий...

– Ага! Брат Димитрий! А меня Афанасием нарекли, так все и кличут – старик Афанасий! У тебя дедушка есть?

– Нету, погиб на железной дороге, в Сибири где-то, мать ещё маленькая была. Он проводником работал, авария там какая-то случилась, точно не знаю.

– Ну, тогда я тебе вместо деда пока буду, а ты мне вроде внучка! Давай-ка, внучок, скидавай свои мокрые вещи, в шинельку вон закутайся, да на топчан с ногами залезай! А я сейчас чайник включу, чайком согреемся!

Димка с удовольствием стянул с себя вымокшую под дождём «толстовку», отяжелевшие от сырости джинсы, влез в рукава видавшей виды шинели и, закутавши тощие ноги полами, уселся по турецки на топчане, привалившись спиной к стенке.

Дед Афанасий, нагнувшись, подобрал с полу мокрую Димкину одежду, аккуратно расправив, развесил её на здоровенной чугунной батарее, идущей вдоль правой стены. Там же пристроил сушиться и мокрые Димоновы кроссовки.

Закипел чайник. Старик заварил чай в одной из кружек, прикрыв её щербатым блюдцем, дал настояться несколько минут, затем отлил половину заварки в другую кружку, долил обе кружки кипятком, щедро насыпал в одну из них сахару, размешал и подал её Димке.

– Пей, внучок Димитрий! Согревайся!

Димка с удовольствием стал прихлёбывать обжигающий приторный чай, ощущая, как его чахлое тело начинает оживать, согреваясь. Даже захотелось есть.

Словно почувствовав это, старик вытащил из пакета хлеб, отрезал от него толстый ломоть, намазал его мёдом из непонятно откуда взявшейся банки, протянул Димону.

– Ну-ка, скушай, внучок!

Димка алчно впился зубами в ароматно пахнущий бутерброд, урча от удовольствия, откусил здоровенный кусище и начал его медленно с наслаждением прожёвывать.

– Нравится, внучок? Ещё кусок намазать?

– Угу! – проурчал Димка. – Кайфище! Втыкает не по-детски! То есть, – он слегка смутился, – очень вкусно!

– Ну и хорошо, брат Димитрий! – улыбнулся дед Афанасий. – Кушай на здоровье!

Слопав три бутерброда с мёдом и запив их двумя кружками чая (свою порцию старик также отдал Димону, предварительно её крепко подсластив), Димка расслабился, хмарь от души отошла, его стало слегка размаривать.

– Так что там с твоей Мариной произошло? Поделись, внучок, может, моя старость тебе чего-нибудь подскажет? – глаза деда Афанасия смотрели внимательно и серьёзно.

– С Маринкой-то? – Димон вдруг понял, что именно здесь и сейчас, именно этому человеку он может сказать всё. Всё, что наболело в его одинокой семнадцатилетней душе, все, чем он никогда и ни с кем не делился, да и с кем было делиться! Димка почувствовал, что именно этот необычный, несовременный какой-то старик понимает его, как никто другой, и сочувствует ему искренне и глубоко.

И Димку прорвало. То со слезами, то со злостью, то с грубыми ругательствами, то с сентиментальным лепетом он говорил и говорил, изливая все свои обиды и переживания, делясь самыми сокровенными мечтами и фантазиями.

Старик молча слушал, наклонив голову и перебирая в пальцах бусинки на верёвочке. Через некоторое время Димка выдохся, его словесный поток иссяк и он замолчал.

– Вот что, внучок, – сказал, поднимаясь с табуретки, старик, – мне надо обо всём этом подумать и кое с Кем поговорить. Ты полежи пока, отдохни, вздремни немного. А потом я тебе, возможно, что-нибудь дельное и подскажу.

Он встал, подошёл к двери в дальнюю комнатку, отворив её, вошёл внутрь и закрыл за собой дверь.

Димка вдруг почувствовал неимоверную усталость, голова его сама склонилась на жестковатую подушку из бушлата, он вытянул ноги, подоткнул под себя полы шинели и мгновенно провалился в забытьё.

Димитрий! Вставай! – старик, улыбаясь, тронул Димку за плечо. – Поднимайся, внучок, есть о чём поговорить!

Димка моментально открыл глаза, подскочил и сел на краю топчана, пытаясь сообразить – где он и что с ним происходит. А с ним явно что-то происходило.

Всё окружающее пространство стариковой сторожки как-бы раздвинулось и наполнилось свежим, словно после грозы озонированным воздухом. Дышалось необыкновенно легко и как-то вкусно.

Несмотря на тусклый свет сорокаваттной лампочки, всё вокруг играло яркими красками, сочными глубокими цветами, словно забрызганное грязью автомобильное стекло вдруг промыли «дворниками» и оно перестало быть видимой границей между «внутри» и «снаружи».

Димка ощутил, что все его органы чувств заработали в форсированном режиме. Слух обострился до того, что он слышал, как стучат по полу лапки таракана, бегущего в дальнем конце комнаты, зрение позволяло разглядеть мельчайшие ворсинки на его усиках, букет запахов потрясал своим разнообразием, но в то же время мгновенно «обрабатывался» и классифицировался работающим с необыкновенной ясностью сознанием.

Прямо напротив Димона, на табуретке, сидел улыбающийся старик. Поверх его препоясанной шнурами вязаной кофты теперь было надето какое-то странное одеяние, состоящее из чёрного капюшона с расходящимися от него по плечам широкими погонами и свисающим спереди длинным узким передником. Всё это одеяние было расшито какими-то красными символами и текстами на непонятном языке.

«Точно – «Дамблдор»! Не иначе, волшебник какой-то!» – подумал Димон.

– Не, брат Димитрий, я не волшебник, я, как бы это выразить, скорее, наоборот! – улыбнувшись, произнёс старик.

– А это? – Димон указал рукой на странное одеяние.

– Это, Димитрий, считай спецодежда, вроде костюма «химзащиты» или скафандра у космонавтов. Я её во время серьёзной работы всегда надеваю. А сейчас у нас с тобой работа очень серьёзная намечается, и у меня, и у тебя. Впрочем, ты можешь свободно от участия в ней отказаться, вернуться туда, – он показал куда то Димке за спину – и завтра утром проснуться, позабыв о происшедшем как о плохом сне.

Димка обернулся посмотреть куда показал ему старик и обомлел. Позади него, на топчане у стенки, лежал он сам – Димка-Димон. Рыжий, скукожившийся под одеялом-шинелью, со следами переживаний последних дней на серовато-бледном осунувшемся лице. Димка осторожно протянул руку, желая притронуться к лежащему самому себе, но его рука прошла сквозь плечо лежавшего, словно сквозь воздух, не встретив никакого препятствия. Димка посмотрел на старика.