Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

— Гоняться на мотоцикле по снегу! — бушевала Роберта. — Что сказал бы отец?

Данкен едва мог шевелить губами. Казалось, у него на теле нет ни одного живого места; позже выяснилось, что он отшиб почку и, что хуже всего (в тот день Данкен с Робертой этого еще не знали), предстояло ампутировать руку.

Хелен, Роберта и Дженни Гарп три дня просидели у его постели, пока опасность не миновала. Эллен Джеймс так потрясло случившееся, что она слегла и не могла приехать помочь. Все три дня Роберта непрерывно ругалась.

— Какого черта он вообще ездит на мотоцикле — с одним-то глазом? Ну какое у него периферийное зрение? — возмущалась она. — С одной стороны обзор всегда на нуле.

Именно из-за этого, собственно, все и случилось. Пьяный водитель проехал на красный свет, а Данкен заметил мчавшуюся на него машину слишком поздно; он попытался увернуться от удара, но мотоцикл застрял в снегу, и он превратился фактически в неподвижную мишень для этого пьянчуги.

Данкен переломал себе все, что можно.

„Он так похож на своего отца“, — сокрушалась Хелен. Но, по мнению Роберты, Данкен кое в чем как раз и не походил на отца. Она считала, что Данкену не хватает целеустремленности.

Когда жизни Данкена больше ничего не угрожало, Роберта дала волю чувствам в его присутствии.

— Если ты, сукин сын, угробишься до смерти, — рыдала она, — это меня убьет! Скорее всего, и твою матушку тоже, возможно, и Эллен. Но насчет меня можешь не сомневаться. Это убьет меня на месте, слышишь, ты, негодный мальчишка! — Роберта плакала и плакала, и Данкен тоже плакал, потому что знал — она говорит чистую правду. Роберта так любила его, что помыслить не могла о каком-нибудь несчастье с Данкеном.

Дженни Гарп, только-только поступившая учиться, бросила колледж, чтобы ухаживать за Данкеном в Вермонте, пока он не встанет на ноги. Дженни закончила школу Стиринга с отличием и после выздоровления Данкена без всяких препон вернулась в тот же колледж. Дженни устроилась в больницу помощницей медсестры и была большой радостью и источником оптимизма для Данкена, которому предстояло долгое мучительное выздоровление. Правда, у него по этой части был богатый опыт.

Хелен приезжала из Стиринга на выходные каждую неделю; Роберта сидела в Нью-Йорке и присматривала за мастерской Данкена, служившей ему и квартирой. Он боялся, что в его отсутствие украдут все его картины и фотографии вместе со стереомагнитофоном.

Когда Роберта вошла в мастерскую, она обнаружила, что там живет высокая тонкая девица. Она носила одежду Данкена и была вся измазана краской; гора грязной посуды говорила о том, что девица не слишком обременяла себя домашними заботами.

— Выметайся отсюда, солнышко, — сказала ей Роберта, открыв дверь ключом Данкена. — Данкен возвращается в лоно семьи.

— А вы кто? — спросила девушка Роберту. — Его мать?

— Я его жена, лапочка, — заявила Роберта. — Мне всегда нравились молодые мужчины.

— Его жена? — девушка глядела на Роберту, разинув рот. — А я не знала, что он женат.

— Его дети как раз поднимаются на лифте, — сообщила ей Роберта, — так что лучше воспользуйся лестницей. Они почти такие же большие, как я.

— Его дети? — ахнула девушка; через минуту ее и след простыл.

Роберта привела мастерскую в порядок и поселила в ней молодую женщину, свою знакомую, поручив ей сторожить помещение; женщина только что изменила пол и хотела начать жизнь в новом качестве на новом месте. — Это идеальное место для тебя, — сказала Роберта новоявленной женщине. — Оно принадлежит очаровательному молодому человеку, но его здесь не будет несколько месяцев. Присматривай за его вещами и мечтай, а когда надо будет съехать отсюда, я дам тебе знать.

Вернувшись в Вермонт, Роберта сказала Данкену:

— Я надеюсь, наконец-то ты наведешь порядок в своей жизни. Забудь про мотоциклы и прочую ерунду, забудь о девицах, которых знаешь без году неделя. Мой Бог — спать невесть с кем! Ты пока что еще не твой отец; ты еще даже не начал по-настоящему работать. Если бы ты был настоящим художником, у тебя бы просто не оставалось времени на все эти глупости. Особенно на то, что грозит самоистреблением.

После смерти Гарпа Роберта была единственным человеком, кто мог говорить с Данкеном подобным образом. У Хелен не хватало духу ругать его. Она благодарила Бога за то, что он остался жив, а Дженни была на десять лет моложе Данкена; она могла лишь восхищаться им, любить и быть рядом во время его долгого выздоровления. Эллен Джеймс, горячо любившая Данкена, так расстраивалась, что, случалось, в сердцах запускала блокнот с карандашом куда подальше; а сказать ему что-нибудь она, разумеется, не могла.

— Одноглазый, однорукий художник, — жаловался на жизнь Данкен. — Господи!

— Скажи спасибо, что у тебя еще остались голова и сердце, — говорила ему Роберта. — Художник держит кисть не двумя руками. А два глаза нужны, чтобы ездить на мотоцикле, дурашка, для рисования вполне хватит одного.

Дженни Гарп, любившая брата так, точно он был еще и отец (а он действительно заменил ей отца, Гарпа она не помнила), написала в больнице стихотворение, посвященное брату. Это был первый и последний поэтический опыт юной Дженни Гарп: природа не наградила ее художественными талантами отца и брата. Только одному Богу известно, какие таланты могли бы оказаться у Уолта.

Стихотворение, конечно, было ужасно, но Данкен пришел от него в восторг.

— Ладно, буду беречь себя, — пообещал он Дженни.

Молодая особа, только что ставшая женщиной и сторожившая мастерскую Данкена, аккуратно присылала ему из Нью-Йорка открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления.

„С цветами все в порядке, но большая желтая картина у камина слегка покоробилась — думаю, что полотно было плохо натянуто. Я ее сняла и поставила к другим картинам в кладовку, там прохладнее. Больше всего мне нравится голубая картина и рисунки — все до одного! А еще та, про которую Роберта сказала, что это автопортрет. Я от него без ума“.

— О Господи, — простонал Данкен.

Дженни прочитала ему вслух полное собрание сочинений Джозефа Конрада, любимого писателя Гарпа в детстве.

Хорошо, что Хелен опять преподавала; без работы она сошла бы с ума от беспокойства за сына.

— Мальчик поправляется, — уверяла ее Роберта.

— Он уже взрослый мужчина, Роберта, — возражала Хелен. — Он не мальчик — хотя по его поведению этого не скажешь.

— Для меня они все мальчики, — сказала Роберта. — И Гарп был мальчиком. И даже я сама была мальчиком, пока не стала девушкой. И Данкен для меня всегда будет мальчиком.