Пол Теру - Моя другая жизнь

Что же переменилось? Леди Макс заглянула мне в душу, что-то в ней поворошила и одним словечком заставила дремавшую там маленькую зверушку сесть и поклянчить, а потом наградила дворняжку печеньицем. Хороший песик. Помимо повседневной рутины, которая меня вполне удовлетворяла, я захотел признания. И будто невинный младенец, воображал, как именно его добиться: главный обзор номера, моя физиономия в рекламном анонсе, упоминания в газетной хронике.

Вскоре на меня посыпались нежданные награды — новые печеньица, и я, удивляясь и ликуя, завилял хвостом.

«Санди таймс мэгэзин» опубликовала интервью с банкиром сэром Джорджем Ракстро. На фотографии — работы лорда Сноудона — рядом с букетом цветов на кофейном столике сэра Джорджа лежит один из моих романов, причем, что особенно приятно, и название книги, и имя автора вполне различимы.

Моя книга оказалась тайным увлечением сэра Джорджа, как бы питавшим его ум и воображение, и в результате между нашими именами возникла прочная связь. Так что потом при виде его многие невольно думали обо мне.

Несколько дней спустя еще одна моя книга появилась на книжной полке в мебельном каталоге фирмы «Хабитат». Другая была упомянута в колонке светской хроники, озаглавленной «Чтение на ночь».

Такие упоминания оказались эффективнее, значительно заметнее, чем хорошие рецензии, и разные люди мне о них, естественно, сообщали. В том числе и издатели, заинтересовавшиеся моим следующим романом. И еще одно маленькое чудо: пришло письмо от кинокомпании с Уордор-стрит, желавшей купить право на съемки фильма по моей книге «Последний человек».

Когда и кому открыл я тайну этого, теперь уже отвергнутого, названия?

Я позвонил продюсеру по имени Слак и объяснил, что роман еще не закончен. Слака это ничуть не обескуражило, он по-прежнему жаждал поставить по книге фильм, горячо советовал мне поскорее завершить ее и очень меня воодушевил.

— А как закончите, дайте нам отрывочек на пробу.

— Откуда вы узнали о моей книге?

— Услышал на улице, — ответил он. — О ней много говорят.

Я мысленно повторил его фразу. «На улице». Прежде о моих произведениях на улице не говорили никогда. Я сразу представил себе улицу, такую симпатичную, узенькую, запруженную людьми. Типичную лондонскую улицу.

Другая кинокомпания заинтересовалась романом, опубликованным несколькими годами раньше, потом пришло письмо от фирмы, выпускающей иллюстрированные издания, с просьбой написать текст к фотоальбому о Лондоне.

«Хотелось бы, чтобы получилось своеобразное путешествие по городу, — писал издатель. — В известном смысле Ваш Лондон».

Мой Лондон! За исключением тех церквей, памятников и глухих переулков, которые мне показала леди Макс, мой Лондон ограничивался пределами моего дома, ведь я целыми днями сидел взаперти, и тьма за окном предавала мне уверенности.

Одновременно на меня сыпались приглашения. С того дня, как вышел главный обзор номера и мое имя впервые мелькнуло в светской хронике, я получил более дюжины приглашений. Я и раньше их получал — на презентации книг, причем «с выпивкой»; Маспрат их не пропускал никогда. В рекламных отделах некоторых издательств я был известен как рецензент. Но теперь стал получать приглашения на вернисажи, на благотворительную дегустацию вин, на рекламные приемы по поводу запуска новых косметических линий и на кинопремьеры. По претенциозному лондонскому обычаю, я ставил приглашения на каминную полку; толстые белые картонки над камином — вот это шик!

Алисон, глядя на них, презрительно фыркала, ведь она в приглашениях не упоминалась ни как «супруга», ни как «также приглашается».

— Я бы не пошла, даже если бы меня попросили, — говорила она.

Я тоже предпочитал не ходить. Приемы такого рода, строго «с шести до восьми», устраиваются в неудобное время дня. Я сидел за работой до половины шестого, когда собираться на прием было уже поздно, к тому времени я слишком уставал, чтобы переодеваться, напяливать галстук и мчаться в Уэст-Энд. Мне надо было готовить ужин, встречать мальчиков, читать «Стандард», и, вместо того чтобы, стоя в шумном зале, потягивать вино, я отправлялся в мрачный «Рыбник» пить свою пинту «Гиннесса». Если я в те дни и уходил из дому, то шел в топографический отдел Лондонской библиотеки, чтобы проверить кое-какие факты для романа, действие которого происходило в Гондурасе.

Но в конце концов я почувствовал, что одно приглашение надо принять: было бы очень невежливо не пойти на открытие выставки «Викторианский Лондон» в Королевской академии искусств. Я сам жил в викторианском доме, писатели, которые создали мое представление о Лондоне, тоже были викторианцами, и само слово «викторианство» пленяло своей неоднозначностью — внешне всё пуритански строго, но за этим ханжеским фасадом из пяти слогов тайно шла совсем иная, бурная жизнь.

Рекламные плакаты выставки были развешаны в метро, над Пиккадилли трепыхались растяжки. Как-то в одну из наших экскурсий по Лондону мы с леди Макс забрели сюда; она показала мне Олбани [62] Олбани — фешенебельный жилой дом на улице Пиккадилли, построенный во второй половине XVIII в. Там жили Байрон, У. Гладстон и другие. и внутренний Двор.

Словом, я опять думал о ней, ее образ витал перед моим мысленным взором, и потому, войдя в вестибюль Королевской академии и увидев ее, я испуганно вздрогнул. Лицо ее, как всегда, сияло, рот казался обольстительней прежнего; на ней было просторное черное мерцающее платье. Казалось, она только и ждала, чтобы заговорить со мной.

— Где вы пропадали? — громко сказала она и, бросив на пол сигарету, наступила на нее своей наводящей на грешные мысли туфелькой.

Если бы в тот темный зимний вечер я шел по Пиккадилли мимо Королевской академии и увидел ярко освещенный зал, великолепные картины и собравшуюся на вернисаж — строго по приглашениям! — публику, я бы возненавидел этих светских гуляк, меня потянуло бы швырнуть им в окно кирпич. Какое пустое времяпрепровождение! Какой привилегированный круг!

Но я сам, в числе немногих избранных, находился в зале Королевской академии, ел копченую лососину и наслаждался жизнью. Это походило на торжественную мессу — столько пространства и света; и музыка тоже была: в углу звонко пиликал струнный квартет. Те из нас, кто стоял ближе к выставленным массивным портретам, чувствовали себя рядом с ними пигмеями.

Викторианский Лондон был представлен не только в живописи и костюмах той эпохи, но и серией тщательно подобранных интерьеров: с гостиной викторианских буржуа соседствовали домик матроса-речника, спальня Оскара Уайльда, а также искусно воспроизведенный кабинет, в котором Диккенс редактировал журнал «Домашнее чтение». Каждому такому экспонату придавалось звуковое сопровождение — голоса и уличный шум. Особый отдел выставки был посвящен «выдающимся викторианцам», другая часть экспозиции называлась «Мир клубов». Многое носило на удивление практический, житейский характер: целые залы были отданы под предметы и картины, представлявшие лондонский водопровод или лондонские магазины, продуктовые и мануфактурные, в эпоху королевы Викторин.