Славомир Схуты - Герой нашего времени

– У кого есть курить? – Ни у кого нет. И что? А ничего. – Едем за сигаретами в магазин, – объявляет он и, пошатываясь, садится за руль. Направление: ближайший ночной. Ближайший ночной – восемьдесят кило отсюда. Ни хрена. Эй, кто шляхта! Мы, мы! Втюхиваемся вместе с ним в просторный салон. На шестидесятом кило – полиция. Капец? Ну козел, боров, шеф, всех он, сука, знает. Никто и слова не вякнет, никто не приебется. На семидесятом что-то не получилось, и он, нажратый, руль вправо, руль влево. Влево и вправо. Все страшно быстро, но в то же время и страшно медленно. Капитан! Право руля! Полный вперед. К новым приключениям. Такое удовольствие случается не каждый день. Бах! Бах! Столбики. Красно-белые. Хуяк. Куст. Пиздец. Канава. Наконец-то – на якоре.

Что чувствую? Чувствую, что болит голова. И шея. Позади стонет полубесчувственный пациент, по роже у него течет кровь, он ее размазывает ладонью и стонет. Как остальные, не знаю. Капитан-шеф, только чуть поцарапанный, отстегивает ремень безопасности и вылезает. Шатаясь, открывает багажник.

– О боже! Какое счастье! Клубника не помялась.

Вот так развлекаются. Так развлекаются. Молодые крысята, проводящие опыты на белых мышках. И прощай, Дзялдово. С глубоким сожалением уведомляем. В расцвете витальных сил. Посреди похабельной весны жизни. С далекоидущей надеждой. Беременный мечтой. Любимый муж и отец. У него что, дети какие-то были? Ну.

– Я единственное, чего хотел в жизни, – исходя кровью, шептал он мне на ухо в той неожиданно остановившейся ночью машине, – стать настоящим торговым представителем и еще… и еще, чтобы… Польшу в ЕЭС.

– Успокойся! Все будет gut… Еще Польша не погибла, пока мы жуем!

И чтобы всем было все ясно. Шутки в сторону. Фирма – она как семья. И бездельникам-левшам в ней не место.

Могли ли некоторые алкалоиды, содержащиеся в растениях, повлиять на формирование человеческой способности к саморефлексии? Или же саморефлексия, вызванная с помощью алкалоидов, облачила простые факты в новый наряд короля?

Я тут пригвожден в стартовой позиции. Сбрасываю давление. Из уст непрерывной арифметической последовательностью извергается поток вульгарных сексуальных импульсов. Мир перед моими глазами развертывается со стороны женского органа во всей его полноте. В воздухе носится неоновое свечение новых культовых психоделических средств, основанных на алкалоидах из плодов мускатника. Таблетка, порошочек и гогель-могель разряжают стрессы и разочарования после недели работы на бензозаправочной станции. Уже с минуту я, совершенно потерянный и облапошенный, стою, заглядывая в халтурно вырезанную в картоне замочную скважину.

Не подлежит никакому сомнению, что исторический момент определил нам роль захолустья. Картон, станиоль, кое-где белая бязь, лайкра из люмпекса. Все уже выношено и коммерчески отэксплуатировано мейнстримом. Самое же важное – ядро, сердцевина – скрыто всеобщей макдональдизацией, появляется в своей облегченной, конфетной форме. Ведущие в масс-медиях продают идеологию эпохи угасающих идеологий, инфострад и управляемых на расстоянии инкубаторов в форме самоорганизующейся, распределяющейся по уровням массы. Первобытная ярость приобретает форму липкого отвара, который свисает эксцентричной клейковиной с декораций самых крутых телешоу. Все, что было сырым, становится вываренным, чтобы легче было глотать. И в такой пропущенной через мясорубку форме оно появляется где-то на уровне всемирного кишечника. Обыкновенно мы получаем лишь бесполезную, хотя все такую же яркую упаковку. Вторичный протест, он родом из жопы. Повторяю: из жопы.

Как и все остальное. Ты тоже. Стоишь здесь.

Стоишь, облапошенный, сбоку и смотришь, как они сноровисто дрыгаются. Стоишь у самой колонки, окутанный завесами однообразной пульсации ударной аппаратуры, шокирующих ассоциаций, почерпнутых напрямую из действительности, звуков, смикшированных с пульсом, мочой, пердежом, менструацией, менопаузой, остеопорозом, излучением мозга, космическими шумами, вибрациями, которые совершают обряд экзорцизма над мозгом, размягченным жестким биоритмом мини-метрополии, вибрациями, стимулирующими внутренние психотерапевтические механизмы, и постепенно становишься чувствительным к плотности, тяжести, глубине, фактуре, освещенности и зернистости хаотически отбираемых картин; внезапно тебе кажется, что ты совершенно неожиданно обнаружил космический порядок в бигосе цивилизации. Ты уже чувствуешь это. Товар заманивает. Город втягивает. Log on.

Сидящий рядом политический недомерок нетерпеливо дергает меня за рукав, пытаясь прорваться сквозь стену звуков и непременно сообщить мне, что общественные классы по-прежнему существуют, но это уже классы потребительские, а политика якобы независимых государств – это обычный фасад. В действительности правила диктует капитал.

Ничего не изменилось, nihil novi, [7]призрачные подрыгивания, бездонная кипень утопленников, стальные загривкообразные парни, одетые с нуворишским шиком за крутые башли, разнаряженные, набитые таблетками мокрощелки, удравшие на несколько минут из-под опеки твердоголовых, которые держат в разросшихся челюстях современные солярии, фитнес-клубы, спортзалы и ксерокс-бюро в одном флаконе, а мордашки у всех смазливые, исполненные дионисийского очарования.

Либеральная демократия и ленинизм близки по своим идеологическим предпосылкам, запихивает он мне в голову вычитанные где-то политновости, потому людям, сбившимся в разные – назовем это так – мировоззренческие объединения, было легко перейти с. одной позиции на другую, не почувствовав существенных перемен. Дома из сборного железобетона обрели новые цветные фасады. Общество, погруженное в апатичное разочарование, не берет в голову выборы. А ведь все должно было быть так мило. Должно было быть: свиные рульки, порнофильмы и финальные игры на кубок всю неделю.

Все подергивается в ультразвуковых судорогах, отъюстированное, как нужно, потому что так нужно, потому что так это выглядит на самых новых разворотах музыкальных телестанций. Кукольный домик трещит по швам под напором гедонистической горячки.

Власть наложила лапу на корпоративную масс-медийную монополию. Она продает мир, созданный из скверных репродукций глянцевых бульварных изданий, мир, посаженный в стылую клетку телевизионных приемников, мир старательно создаваемых иллюзий и псевдопотребностей. И это уже не какой-то чешский фильм, это совместное производство в глобальном масштабе.

В каждом углу танцевальной площадки исповедальня, подготовленная для отражения самых неуместных признаний. Густое благосостояние, созданное следующими друг за другом поколениями, булькающая кислая капуста с жирной грудинкой! В центре всего за подзеркальным столиком всемогущий терапевт. Престидижитатор блевания и плевания. Наиболее крупная из возможных карт.