Синтаро Исихара - Соль жизни

Рентгенолог-оператор вышел ко мне со снимком в руках, но я мог судить о ситуации только по-писательски — по выражению его лица. Судя по нему, я беспокоился напрасно.

«Ну, что там?» — спросил я его. Он только пожал плечами и послал меня за ответом к врачу. Врачом оказался стажер — молодой человек восточного вида с длинными волосами. Он поставил фотографию на экран, бросил на нее взгляд и сказал: «У вас все в порядке. Никакого перелома нет. А болит потому, что вы ударились». Ну что ж, специалистам надо доверять, все нормально, — вздохнул я с облегчением. Но тут пожилой оператор ткнул пальцем в фотографию: «Доктор, а это что такое?» — спросил он слегка укоризненно.

Тут этот юнец указан пальцем точно туда же и произнес: «Ничего себе! Нет, здесь у вас трещинка». Тут я забеспокоился и спросил, не задет ли позвоночник. Оператор испуганно замахал рукой, желая сказать, что этого не может быть.

Совершив необходимые формальности, чтобы забрать рентгеновский снимок в Токио, я вернулся в гостиницу и стал рассматривать пленку на просвет. Хотя я ничего в этом деле и не понимал, по все-таки сумел обнаружить небольшую трещинку. Она выглядела как тонюсенькая тень от волоса. И вот она была источником моих непрерывных мучений в последние два дня! Вот эта отвратительная крошечная трещинка…

Нет, я не разозлился. Лежа в постели, я рассмеялся тому, что вот из-за этой ничтожной травмы я засуетился, с риском для жизни взлетал с луга на острове Наган, но судьба миловала меня…

Странно, но как только я рассмеялся, боль в спине заметно утихла. Я встал на ноги, позвонил в ресторан и заказал себе обед. Хотя врач запретил мне принимать душ, я помылся и спустился в ресторан.

Из-за того что я два дня ел кое-как, я заметно похудел. Худоба шла мне. Я не скупясь сделал заказ по полной программе, потом спросил себя, чего мне хочется еще, охотно согласился на шерри и выпил стаканчик. Я пил со смыслом: за жену и детей, которые находились так далеко, за то, чтобы в будущем у нас все было хорошо. Мой расчет оказался верным — от этого маленького стаканчика боль ушла куда-то далеко-далеко. Теперь я попросил двойной виски с содовой.

Когда пришло приятное опьянение, я понял, что период жизни, в котором я испытал то, чего никогда раньше не испытывал, тот период, когда линия судьбы изогнулась совсем по-другому, и который я почему-то воспринимал теперь как страшно светлое время, — этот период закончился. Даже черти казались мне в этот момент вполне милыми. Думать так — это, наверное, привилегия живого.

Когда я поднимался из ресторана в свой номер, выпитое принесло мне неожиданную боль. Она была такой же сильной, как и сразу после падения, она была воплощением предостережений, которые принадлежали этому юнцу, который все-таки чему-то там учился. Впрочем, я к этой боли уже привык.

Я открыл дверь и со стонами свалился на кровать. Тем не менее я считал свою боль и все случившееся каким-то подарком судьбы.

На следующий день, когда я приземлился в токийском аэропорту Нарита, я все еще считал, что мое поломанное путешествие не стоит большого сожаления. И наверняка моя жена горит желанием поскорее увидеть меня, увечного и веселого.

Наверное, вся эта история еще раз убедила жену в ее способностях. Но я не хочу вторгаться в эту область.

Могу сказать одно: я никогда не забуду то, что ощущал в момент своего падения. Можно сколько угодно хвастаться своим приключением, но совершенно не хочу еще раз оказаться в ситуации, когда не знаешь, сломан у тебя позвоночник или нет. С тех пор каждый раз, собираясь в путешествие, которое грозит мне хоть какими-то неприятностями, я непременно осведомляюсь у жены, что она думает по этому поводу. Кто-то, наверное, посмеется над моей слабостью. Но что может знать этот человек о будущем?

У этой истории есть продолжение.

Когда я уже почти выздоровел и мне делали рентген в последний раз. я попросил оператора чуть-чуть изменить угол съемки. Дело в том, что спину снимать трудно — хоть спереди снимай, хоть сзади.

Когда с готовым снимком я отправился к своему врачу, он поставил ее на экран и сказал: «Я думал, что у вас только шестое ребро было сломано, но теперь видно, что и седьмое тоже».

У этой истории есть еще одно продолжение.

Прошел год с небольшим, я проходил диспансеризацию, мне сделали несколько снимков грудной клетки под разными углами. Когда на меня заводили карту, я сообщил, что около двух лет назад я получил травму. Помня об этом, доктор, рассматривая фотографии, сказал: «Да, у вас и вправду была тяжелая травма. У вас столько всего переломано было, но грудного кровотечения, к счастью, так и не открылось. На этом снимке хорошо видно, что у вас не два, а три ребра было сломано».

Он пояснил, что с течением времени переломы известкуются и их становится лучше видно на рентгене. И доктор показал мне на снимке три небольших, но отчетливых следа от переломов. Я подумал: «Надо было мне тогда не два раза выпить, а целых три».

И эта мысль тоже — привилегия живого…

Акула — создание свирепое и совсем неглупое. Если бы акула была глупой, она — вспомним, что она не эволюционировала многие тысячелетия — не смогла бы преодолеть барьер естественного отбора и дожить до сегодняшнего дня.

По сравнению с другими обитателями моря у акулы повышенное чувство самосохранения, она быстро соображает и точно оценивает сложившуюся ситуацию. И только зрение у нее не слишком хорошее. По сравнению с размерами тела ее глаза слишком малы, и хотя они и выпуклые, но их обзорность невелика, острота ее зрения не соответствует скорости передвижения.

Акула обнаруживает добычу и стремительно бросается к ней вовсе не благодаря своему зрению, и не потому, что — как это обычно думают — чует запах крови.

Запах — это движение мельчайших частиц вещества, но в воде — особенно когда отсутствует течение — частички крови рыбы не в состоянии мгновенно распространиться и достичь акулы, находящейся за несколько сот метров или даже больше.

Когда-то мы плавали с аквалангом в районе острова Исигаки на Окинаве. Там, где мы погрузились в воду в первый раз, мы обнаружили несколько крупных акул и почтительно ретировались. На сей раз мы выбрали место, которое находилось в километре ниже по морскому течению.

Как только я вошел в воду, сразу же подстрелил четырех рыбин — местную разновидность морского судака, самую вкусную на всей Окинаве рыбу. Я поплыл было дальше, но тут заметил, что ружье в моей руке как-то странно вибрирует, хотя никакого течения там уже не чувствовалось. Я попробовал перехватить ружье, но оно все равно прыгало в руках. В этот момент я наконец-то почувствовал, что ружье будто дергают сзади, и обернулся. На конце десятиметровой веревки, которая была привязана к прикладу, находилась моя сетка с рыбой, к которой пристроились две неизвестно откуда взявшиеся акулы, пожиравшие мои трофеи. Одну из них я видел во время пробного погружения — на кончике носа у нее был шрам.