Джонатан Троппер - Книга Джо

Спустя всего несколько месяцев после самоубийства моей матери я как-то заглянул в гараж в поисках бейсбольной перчатки и наткнулся на Синди Познер, которая, стоя на коленях, самозабвенно делала минет моему старшему брату Брэду. Он опирался об отцовскую стойку для инструментов, и молотки с отвертками мелодично позвякивали на своих крючках в такт его раскачиваниям, словно рождественские бубенцы, Брэд же при этом глядел в потолок — почему-то со скучающим видом. Джинсы и трусы его были спущены до колен, рука рассеянно покоилась на прыгающей голове Синди, пока та обслуживала его под такой необычный аккомпанемент. Я стоял как прикованный до тех пор, пока Брэд не почувствовал мое присутствие и не перевел взгляд с потолка на меня. В глазах его не отразилось ни тревоги, ни смущения от того, что я застал его в таком компрометирующем виде, а только все та же отрешенная скука, которая, кажется, охватывала его всякий раз, когда дело касалось меня: «Ну да. У меня сосут в гараже. Могу поспорить, с тобой такого никогда не случится». У Синди же, которая находилась ко мне спиной и поэтому заметила меня на пару секунд позже, случилась форменная истерика, она ругалась и вопила на меня до тех пор, пока я не бросился в поспешное, хоть и несколько запоздалое отступление. Мне было тогда тринадцать лет.

Вполне возможно, что Синди справилась бы со своими чувствами получше, знай она, что через несколько лет это происшествие будет увековечено в первой главе моего автобиографического бестселлера, по которому, как по большинству успешных книг, вскоре неизбежно снимут фильм. К тому моменту она будет уже не Синди Познер, а Синди Гофман, на четвертом курсе она выйдет замуж за моего брата, и включение в книгу этого эпизода не будет, скажем так, способствовать укреплению наших и без того достаточно шатких отношений. Книга будет называться «Буш-Фолс», по имени маленького городка в Коннектикуте, где я вырос — ну, это я так выражаюсь, хотя пока нет единого мнения о том, вырос ли я вообще.

Теперь-то, конечно, вы уже слышали про «Буш-Фолс» и, разумеется, видели фильм — с Леонардо Ди Каприо и Кирстен Данст — сборы были весьма и весьма неплохие. Наверняка вы читали о том, какой шум он наделал в моем родном городе, где люди дошли до того, что подали против меня коллективный иск — совершенно, надо сказать, безрезультатно. Так или иначе, два с половиной года назад книжка очень здорово продавалась, и я стал на какое-то время большой знаменитостью.

Любой зануда может почувствовать себя несчастным, когда дела идут плохо, но нужно быть занудой особой пробы, проявлять чудеса изобретательности, чтобы умудряться быть несчастным, когда дела идут так хорошо, как у меня. В свои тридцать четыре я богат, успешен, веду вполне регулярную сексуальную жизнь и при этом обитаю на Манхэттене в шикарной пятикомнатной квартире на севере Вест-Сайда. Всего этого более чем достаточно, чтобы держать, как говорится, мир за одно место, однако в последнее время у меня стало закрадываться подозрение, что под всей этой мишурой скрывается на самом деле глубоко несчастный и никому не нужный персонаж.

За два с половиной года, прошедшие с выхода «Буш-Фолс», у меня не было недостатка в женщинах, однако каждая связь укладывалась ровно в восемь недель, и сценарий развития отношений от раза к разу не менялся. В первую неделю я выступаю по полной — дорогие рестораны, концерты, шоу на Бродвее, модные ночные клубы. Тонким комментариям из области литературы я скромно предпочитаю актуальные темы, сплетни из мира кино и жизни знаменитостей, а это, кто бы что ни говорил, в нью-йоркских ухажерах ценится более всего. То, что ты известный писатель, само по себе, конечно, неплохо, но рассказы о вечеринках студии «Мирамакс» или о том, как ты тусовался на съемочной площадке с Лео и Кирстен, куда скорее доведут дело до постели, да и рассчитывать можно на даму калибром повыше. Вторая и третья недели обычно самые лучшие, как раз их хотелось бы заспиртовать на память, в основном за всплеск эндорфинов от свежих постельных утех. В какой-то точке четвертой недели я влюбляюсь, ненадолго начинаю думать, что, может, это оно, то самое, а затем все как-то само собой катится под откос. Я начинаю сомневаться, колебаться, бояться, слишком сильно привязываюсь. Провожу всякие психологические эксперименты над собой и над ней. В общем, картина ясна. Так продолжается еще пару неприятных недель, а всю седьмую неделю мы оба отчаянно надеемся, что роман волшебным образом исчезнет сам собой — от какого-нибудь природного катаклизма или случайного возгорания, как угодно, лишь бы избежать опасного и изматывающего пути к полному разрыву отношений. Последнюю неделю мы проводим, «взяв паузу», и завершает ее формальный телефонный звонок, который подводит черту под отношениями и определяет какие-то последние оставшиеся телодвижения. Я завезу консьержке сумку и забытый тобою свитер от Донны Каран, книжки можешь оставить себе, спасибо за приятные воспоминания, никто ни на кого не в обиде, давай останемся друзьями, и так далее до посинения.

Я знаю, что обвинять других в собственных проблемах — признак малодушия, но я абсолютно убежден в том, что во всем виновата Карли. С Карли Даймонд я встречался в школе, это первая и единственная девушка, которую я по-настоящему любил. Мы были вместе весь выпускной год и любили друг друга со всей страстью и безапелляционностью юности. Это было в тот же год, когда произошли все ужасные события, описанные в моем романе, и наши отношения были единственным светлым пятном в моей зловеще разрастающейся вселенной.

Строго говоря, мы никогда не разрывали отношений. После школы мы поступили в разные колледжи — Карли на север, в Гарвард, а я на юг — в Нью-Йоркский университет. Мы пытались поддерживать роман на расстоянии, но мое твердое нежелание приезжать на совместные каникулы в Буш-Фолс усложняли дело, и в конце концов мы просто отдалились друг от друга, хотя формального разрыва не было. После колледжа Карли приехала в Нью-Йорк учиться журналистике, и с этого момента нас засосала долгая, запутанная дружба старшекурсников ровно с тем объемом сексуальных отношений, который совершенно сбивает обоих с толку. В конце концов, после череды несвоевременных поступков и вмешательств третьих лиц, мы полностью похерили самое светлое и чистое, что бывает на свете.