Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

— Да, грандис...

— Они узнают его — общались с ним, торговались, а видеть муки знакомого особенно мучительно.

— Да, гранди...

— Приведите в чувство мерзавцев этих, время не тер­пит. И перенесите на время в роскошное помещение — в восьмой номер. Как проснутся, накормим вкусно, по­дарим на время что-нибудь ценное, дадим вкусить хоро­шей жизни, а если не соблазнятся — бросим в нижнее по­мещение, там острей почувствуют, от чего отказались, и, надеюсь, образумятся... К каждому приставь по три ис­кусных ножеметателя, слышишь?

— Да, грандиссимохалле.

— Потому что угрозу смерти они должны видеть и во время приятной беседы. Не мешкай, немедленно перенеси обоих в восьмой номер. Будь с ними медото­чив, мой полковник, покажи им и силу свою, и возмож­ность, однако — в меру. Если ничего не добьешься, сооб­щи, когда переведешь их в застенок, сам понаблюдаю за всем тайно. Посмотрим, Федерико, проявишь ли ум, по­старайся выпытать все в восьмом номере.

Полковник, воодушевленный, молодцевато выпятил грудь.

— Есть постараться, грандиссимохалле...

Вечерело. На пригорке стояли две женщины — Мануэла и Мариам, устремив взгляд за лежащую впереди рав­нину, но никто не появлялся. С тех пор как Старый Сан­тос вместе с посланным за ним Иносенсио доставил в Канудос груженую арбу, со стороны каатинги никто не показывался. Две женщины ждали на пригорке. Смерка­лось.

У Мануэлы обрывалось сердце, но рядом с Мариам стеснялась вздыхать, переживать... Мариам стояла, обхватив ребятишек за плечи, — семья ждала Зе Морейру.

Через силу переступил порог ослепительно роскош­ной полутемной комнаты полковник Сезар, приниженно, пристыженно опустил голову. Пальцы маршала Эдмон­до Бетанкура холодно, понимающе забарабанили по подлокотникам кресла.

— Не уломал?

— Нет, гранд...

— Ничего-ничего не добился?

— Ничего-ничего, грандиссимохалле... Невежи, ослы упрямые...

Великий маршал не очень учтиво скинул с ляжек пригревшуюся Аруфу.

— Еда понравилась?..

— И не прикоснулись ни к чему, гранд...

— Побоялись, что отравлена?

— Нет, грандиссимохалле, я сам отведал у них на глазах из каждой тарелки.

Великий маршал спокойно постоял у шторы, оглядел через щелочку-глазок небольшое пространство под ок­ном.

— Сильно изменились в лице, когда намекнул на под­земный проход?

— Притворились, будто смешно им, грандиссимохал­ле... Лицемеры.

— Отвернись к стене.

Великий маршал выдвинул ящик стола, налил на ло­жечку темную жидкость из пузырька, выпил, сказал спокойно:

— Перевести их в застенок. Повернись. Я буду там же, просто одетый, в качестве рядового исполнителя. Усадите их в мягкие кресла, чтоб удобнее было наблю­дать им за муками торговца. Пытать беспощадно — чтоб стены дрожали от воплей. Понятно?!

— Слушаюсь, гранд...

— Иди, приступай.

Меж двумя малышами лежала Мариам; не смыкая глаз, думала о Зе. На подушке Мануэло Косты покои­лась ладонь жены его, Мануэлы, сморил-таки ее сон, — что ж, восемнадцати лет была всего. И точил Пруденсио до блеска наточенный мачете, и в ночной тиши зловеще, свистяще шелестело лезвие его ненасытного оружия. И точило сомнение Жоао Абадо, беспокойно вздрагива­ли во сне канудосцы, снова душил привезенную с собой колоду Сантос, и единственный, кто спал безмятежно, был дон Диего. А меж белоглинными домами медленно, тяжело ходил Мендес Масиэл, мрачный, мрачнее ночи, конселейро канудосцев.

Когда вынесли то, что осталось от торговца ору­жием, полковник обернулся к трем капралам, сидевшим на скамейке у стены, и как бы между прочим, равнодуш­но проговорил: «Что скажете, вакейро, не побеседовать ли теперь с вами?» — и сидевший с правого края скамей­ки капрал, переодетый великий маршал, слегка кивнул. У ног его лежал Кадима, не отрывая клейкого взгляда от двух других побелевших со страха настоящих капра­лов. Ровно, независимо сидели на краешке кресел Зе Мо­рейра и Мануэло Коста, а в двух шагах перед ними ва­лялся якобы случайно оставшийся глаз торговца. Возле своих чудовищных орудий стоя передыхали четыре пала­ча. На затылке держали руки десять лучших телохрани­телей маршала, и каждый бывший там был взят ими на прицел, кроме самого Эдмондо Бетанкура, разумеется.

— Пожалуйста, сударь, извольте, — сказал Мануэло Коста.

Недоуменно посмотрел на него Зе — не знал он и не скоро суждено было узнать, что надумал Мануэло, и удивился еще более, когда Мануэло предложил:

— Вообще-то лучше я сам скажу вам сперва кое-что.

Снова кивнул сидевший справа капрал, но на этот раз поспешно, и полковник воскликнул:

— Пожалуйста!

— Но при нем ничего не скажу, пока не свяжете еще покрепче.

Кровь ударила в голову Зе, так нежданно оскор­бленный ближайшим другом, гневно замахнулся было на подступившего палача, но не позволила цепь — в локтях стягивала руки за спиной.

— Вас, конечно, интересует, как добраться до Канудоса и уничтожить канудосцев, верно? — простодушно спросил Мануэло, но куда наивней ответил полковник:

— Нет, что вы, хотим лишь наставить их на путь ис­тины, исправить хотим. Всего лишь.

— Это хорошо, только я вам ни капли не верю.

У Зе, уже связанного с головы до пят, отлегло немно­го от сердца.

— Ну почему! О, мне не верить! Как можно... — при­кинулся огорченным полковник, но Мануэло оборвал:

— Слушайте, что я вам скажу. Поверите мне, сделае­те по-моему — Канудос будет ваш. Муки злосчастного торговца решили всё, но при стольких людях ничего вам не открою, поэтому прошу — уберите всех их. Будем го­ворить с глазу на глаз, а его, — он указал на Зе, — оставь­те тут, только заткните уши, чтоб ничего не слышал...

— Согласен, останемся одни. — Полковник воодуше­вился и замялся вдруг: — Но... понимаете... как бы выразиться... — И нашелся: — Не могу я один остаться с двумя канудосцами, хотя один из них крепко-накрепко связан, а у другого, то есть у вас, цепью скованы руки, разве что ложку сумеете поднести ко рту, но слыхали, верно, осторожность — не дым, глаз не выест. Двенад­цать ваших всадников одолели бригаду в двести человек, и мне не улыбается быть наедине с вами двумя. Оставлю здесь капрала.

— Идет... Но если не заткнете этому вот уши, слово вакейро, — передумаю.

— Не волнуйся, могу даже отрубить ему уши, а заод­но и голову.

— Нет, нет, он нам понадобится, уши заткните на время.

— Живо подать воск! — заорал полковник.

— Горячий очень, — отозвался один из палачей.

— Что ты там возишься!.. Подуй на него, Самуэлино, остуди малость!

Еще горячим воском, оскверненным духом палача, за­ляпали уши великому вакейро, и с какой ненавистью, с каким омерзением смотрел Зе на разболтавшегося Ма­нуэло, бывшего друга, — уговорились же, если попадутся, звука не проронить.