Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

— Здравствуйте, люди!

— О, привет, Александро, привет! — радушно отклик­нулся зал. — Как дела? Хороши? Как поживаешь? Как себя чувствуешь, дядя Александро?.. Чем порадуешь, о чем говорить будешь?

— Об улучшении взаимоотношений между людьми.

— Давай, давай! Валяй! Промой нам мозги, как ты умеешь...

— Прошу тишины и внимания. — Александро снова выставил ладонь, задумчиво прошелся по сцене.

В первом ряду кто-то сорвался с места и, пялясь на ладонь Александро, погадал:

— Ослепнешь через месяц, Александро.

— Еще бы не ослепнуть, на вас глядя, — развел рука­ми Александро. — Ладно, будет, вы зло пошутили — я от­ветил беззлобно. Признаться, я долго размышлял, какую прочесть лекцию — отвлеченную или конкретную, гово­рить с вами высокопарно или просто, доступно... И ре­шил: самое разумное — поговорить с вами по-простому, по-свойски, как бы там ни было, мы отлично знаем друг друга!

— Давай валяй! — подбодрил его пьяный из зала.

— Мы, люди, вроде бы в хороших отношениях между собой, но без особого труда можем относиться друг к другу значительно лучше.

— Верно! — завопил пьяный и подмигнул невольно повернувшейся к нему испуганной женщине.

— Отношения между людьми все улучшаются, — убе­жденно сказал Александро. — Говорят, наши далекие предки поедали друг друга — ели в прямом смысле сло­ва, — а ныне людоедство искоренено. И это хорошо.

— Ура-а! — заорал Кумео.

— Человек должен совершенствоваться, но я спраши­ваю вас — что приведет нас к совершенству?

— Истина! — выкрикнул кто-то, давясь от смеха.

— Точнее! — потребовал Александро.

— Лестница! — сострил еще кто-то.

— Первая буква совпадает! — обрадовался Алексан­дро.

— Ласка!

— Отвага!

— При чем тут «отвага» — разве на «л» начинается?

— Что же тогда, Александро, что?

— А вот что... — Он обмяк, что-то нежное проструилось по всему его телу; он поднял глаза к потолку и, медленно-медленно воздев руку, молвил: — Любовь...

Взорвался зал, развеселился:

— Ого, влюблен Александро! Влюбился в нас!

А пьяный парень вскочил и, крутя пальцем у лба, запаясничал:

— Ах, что творит с человеком любовь! Что делает с человеком любовь! Что она вытворяет!

— Нет, молодой человек, я толкую не о той любви, какую ты полагаешь. — Во взгляде Александро была жа­лость. — О более значительной, о благородной, возвы­шенной любви говорю.

— Много ты в ней разумеешь, в любви! — взвился вдруг степенный мужчина. — Ни жены у тебя, ни детей!

— То-то ты разумеешь, раз и жену имеешь и детей! Оттого и к Розалии таскаешься!

Мужчина оторопел, побагровел, побледнел и, не су­мев спрятаться, провалиться сквозь стул, сорвался с ме­ста, заорал на Александро:

— Неуч, кретин, недоумок! Что с тобой говорить!..

— Вот она — ненависть, — обратился Александро к пу­блике. — Разве это хорошо?

— Убью... Убью этого... — мужчина запнулся, не подо­брав слова. — Этого болвана, осла!

— Знаешь, что я тебе скажу, Джулио?.. — улыбнулся ему Александро.

Да, да, он обращался к степенно-чинному Джулио, другу юности тетушки Ариадны.

— Что, что еще скажешь, болван? Посмей только!..

— Люблю тебя, Джулио.

— Катись отсюда со своей любовью, кляча, дохлая кляча!

— Знал бы ты, как я тебя люблю!

Распалившись, Джулио, не найдя ничего, стащил с ног ботинок и запустил в Александро, но промахнулся. Александро поднял ботинок, почистил его своим плат­ком и протянул молодому человеку в первом ряду.

— Вот это и есть настоящая любовь! Передай ему, пожалуйста.

— Надену его, как же, опоганил своими руками, мерзавец!..

— Вот она — ненависть. — Александро указал на Джу­лио. — А вот — любовь! — И он ткнул себя рукой в грудь. — Что, по-вашему, лучше? И все равно люблю тебя, Джулио.

— Мы что, собрались смотреть на ваш флирт? — не выдержал кто-то.

Джулио засмеялся и махнул рукой:

— Эх, что говорить с болваном...

— Кем бы я ни был, — Александро погрустнел, — хоть болваном, хоть наоборот, все равно люблю вас... Гляжу на вас, и сердце разрывается, так удручает, так ранит ду­шу любой ваш неприглядный поступок, и все же люблю вас. Эх, знали бы вы, какое это чудесное, какое прекрас­ное чувство, если бы только знали... Некогда и я, подоб­но вам, любил лишь своих близких, но потом внезапно в душе моей распустился необычный цветок, появился росток любви, ну, догадались, росток чего?

— Мака!

— Нет, быстро увядает.

— Подснежника!

— Слишком хрупкий.

— Георгина!

— Не в меру пышный.

— Розы!!!

— Банально.

— Чего же тогда, чего?!

— И внезапно в душе моей распустился необычный цветок — цветок кактуса, в моей душе вырос кактус люб­ви, колючий, с шипами, но как сладостен был каждый его укол! Вот и сейчас... гляжу на вас — и колет, ко­лет...

— Брось, не обращай внимания!

— Как не обращать — колет ведь! Если бы знали, как я люблю вас, ка-ак — не представляете... — И внезапно преобразился. — Только не воображайте, что нравитесь мне! Ах нет, нет, отлично знаю, что вы собой предста­вляете, и все же... Люди, взгляните-ка вон на них — они вместе пришли — Винсенте и Антонио. Что таить, рань­ше терпеть не могли друг друга. Винсенте не сомневался в своем превосходстве над Антонио, а Антонио не выно­сил Винсенте из-за его спеси... Но в жизни всякое слу­чается, породнились и, сами видите, стали неразлучны, — растрогался Александро. — Мы очевидцы их дружбы — и пьянствуют вместе, и к скверным женщинам шляются вместе, а в карты теперь просто так режутся — на деньги не играют... И я спрашиваю вас: если б Винсенте не из­брал постоянной спутницей жизни прекрасную Джулию, разве не были бы они с Антонио по сей день как злая кошка со злой собакой? Верно ведь, Винсенте?

— Врежу тебе по зубам...

— Успокойся, Винсенте, успокойся, знаешь же — чок­нутый...

— Весьма кстати напомнил мне о зубах. Люди, не ешьте друг друга! Не кусайтесь, не грызитесь, будьте как голубок с голубкой... Не ссорьтесь, не надо! Некий му­дрец сказал: когда двое ссорятся — виноваты оба. Это истина, дорогие, и вам следует уметь прощать иной раз. А вы сразу кулаки в ход, в драку лезете, разве это хоро­шо? Дайте слово, что отныне будете великодушно про­щать друг друга. Обещаете мне, люди?

— Обещаем, обещаем, — зал надрывался со смеху.

— Ага-а, потешаетесь? — Александро задумчиво по­молчал и вдруг указал на кого-то пальцем: — Вот ты, Микел, и ты ведь обещаешь?

— А как же! — оскалился верзила.

— Поклянись!

— Клянусь душой и телом!

— Верю тебе и потому выдам маленькую тайну. Ты, конечно, простишь виновного?

— Да, а как же! — оживился Микел и насторо­жился.

— Тогда подойди к Кумео и пожми ему руку.

— Зачем?

— Пожми, пожми.

Кумео посерел, со страхом уставился на верзилу, ко­торый, пожав ему руку, уселся на место.