Тамара Гончарова - Рассказы

Утром по радио передали прогноз погоды: ночью было за сорок градусов мороза, днём обещали минус тридцать пять. Скоро Крещение, и зима не упустила случая доказать, что она не просто зима, а сибирская и суровая. И стёкла на окнах она покрыла инеем, разрисовав морозными узорами, сквозь которые ничего не было видно. Но стужа стужей, а одинокая пенсионерка Ольга Ивановна собралась в магазин — в доме закончился хлеб. Закутавшись теплее, она вышла из подъезда. На улице стоял густой, плотный — хоть топор вешай — сизый туман. Рядом с крыльцом, в палисаднике под окном, топорщили ветки, тоже покрытые толстым слоем инея, два высоких куста: рябины и сирени. На них неподвижно сидели несколько синичек и стайка нахохленных серых воробьёв. Не было слышно ни цвиньканья, ни чириканья, видно, у пичуг уже не было силёнок. И всё же они цепко держались за ветки своими тоненькими лапками. «Господи, и как они ещё не отморозили ножки?» — с острой жалостью подумала Ольга Ивановна. Прикрыв рукой в тёплой вязаной варежке сразу озябшее лицо, она торопливо шла и переживала: «А к ночи-то снова сорок будет, совсем птицам туго придётся. Нынче синичек после прошлогодних морозов в городе редко увидишь. Как бы и с воробьями та же беда не приключилась». Купив в соседнем киоске хлеба, она вернулась к подъезду. Стянув варежку, еле отломила от уже затвердевшей на морозе буханки краюшку, раскрошила её рядом с крыльцом и отошла в сторонку. Птицы, хотя и казались совсем примёрзшими к веткам, вдруг оживились и мигом слетели на снег к угощению. Крошки моментально исчезли в их клювиках, а изголодавшиеся и промёрзшие пичужки не улетали, суетились на снегу и всем своим видом, казалось, говорили: «Ну, что же ты, что же, бабушка, не жадничай, дай ещё!» Ольга Ивановна, улыбнувшись, снова бросила им крошек и сразу спрятала замёрзшую руку в варежку. Она вспомнила, что в холодильнике у неё лежит шматок несолёного сала, которое очень любят синички. Дома она нарезала сало маленькими кусочками, высыпала их в широкую коробку из-под обуви, вынесла её во двор и поставила под кустами на снег. Птичья мелочь снова набросилась на еду, совсем уже не опасаясь своей благодетельницы. Но не успели птицы склевать и по кусочку, как откуда-то сверху с громким и грозным карканьем на них налетели две вороны. Птахи в испуге шарахнулись от них в разные стороны. От неожиданности даже Ольга Ивановна отступила назад, но, опомнившись, замахала руками: «Кыш, разбойницы, кыш, пиратки, пошли вон!» Вороны нехотя взмахнули крыльями и отлетели, правда, всего на несколько шагов. Вытянув шеи, чёрными блестящими бусинами глаз они жадно смотрели на недоступный корм, явно собираясь снова атаковать коробку. Но Ольга Ивановна была настороже и, подобрав льдинки, бросала их в ворон, отгоняя тех подальше. Напуганные синички с воробьями сидели на соседних кустах, но ведь голод-то не тётка, и они, осмелившись, всё же снова подлетели к коробке со спасительной едой. Склевав сало, о чём-то поцвинькав и почирикав между собой, повеселевшая птичья братия скоренько убралась от греха подальше. Вороны же, несколько раз злобно каркнув, мол, ладно же, припомним мы ещё вам всем, припомним, тоже улетели куда-то. Видно, подались добывать себе пропитание где-нибудь в другом месте, авось, и повезёт.

Промёрзшая, но довольная, пришла Ольга Ивановна домой, растёрла ладонями уже начавшие белеть на морозе щёки и заварила себе чайку со смородиновыми листьями. Обхватив озябшими руками чашку с горячим чаем, она прихлёбывала ароматный напиток и размышляла: «Вовремя я сегодня подкормила бедных пташек! Глядишь, и выдержат эти морозы. Может, и ещё кто-нибудь их пожалеет, а там и до весны не так уж далеко. Вот бы и нас, стариков, кто-нибудь так же от холода да от воронья разного защищал». И тут же сама над собой посмеялась: «Ишь, бабка, размечталась! Ты же не воробей и не синичка, одними-то крошками ведь не обойдёшься! Допивай свой чай да займись делами!» Вымыв чашку, Ольга Ивановна просеяла муку и завела тесто для пирожков с картошкой и капустой, которые очень любил обещавший приехать в гости племянник-студент. Потом она села довязывать шерстяные носки для него, ведь на дворе пока ещё всё-таки хозяйничала такая студёная нынче зима.

Мария Сергеевна ехала на дачу. Электричка затормозила и остановилась на очередной станции, а из вагонов высыпали дачники с рюкзаками на плечах. Взгляд Марии Сергеевны, сидевшей у окна, невольно задержался на трёх черноволосых парнях лет по 25, прошедших мимо вагона. Вдруг один из них остановился, наклонившись, что-то поднял из-под ног и положил на край синей вокзальной скамьи. Это что-то оказалось куском белого хлеба, валявшимся на грязном бетоне платформы. Парни отправились дальше, а пожилая женщина, сидевшая напротив и тоже наблюдавшая эту сценку, сказала: «Это из Узбекистана ребята, работу у дачников ищут. Они у моих соседей колодец выкопали, сработали на совесть. И смотрите, кусок хлеба подняли, чтобы его ногами не топтали, а ведь бросил-то кто-то из наших, местных — взрослых или детей». Мария Сергеевна, соглашаясь, кивнула ей головой, и обе женщины, задумавшись, поехали дальше.

Марии Сергеевне вспомнился другой случай, произошедший у неё на глазах уже в маршрутном автобусе. Вообще сейчас каждый пожилой человек в городе мог бы поведать историй если не на целый роман, то на повесть уж точно о своих впечатлениях от поездок в городском транспорте. Мария Сергеевна была уже на пенсии, но ещё работала. И вот как-то она, уставшая, с поднявшимся давлением, ехала с работы домой и очень обрадовалась, когда увидела свободное место. Со вздохом облегчения она опустилась на сидение, рядом с юношей лет шестнадцати. На следующей остановке по ступенькам тяжело поднялась, опираясь на палку, высокая полная старуха. Свободных мест больше не было, и она встала у двери, вцепившись в стойку, — автобус шёл неровно, то и дело дёргаясь. Рядом сидело много крепких молодых людей и симпатичных девушек, модно и со вкусом одетых, с красивым макияжем на лицах. Одни из них были заняты серьёзным делом — передавали, видимо, очень срочные, просто неотложные эсэмэски; кого-то вдруг одолел внезапный предательский сон. Остальные просто равнодушно наблюдали за пожилой женщиной с забинтованной у щиколотки ногой. Не выдержал лишь один смуглый мужчина лет тридцати пяти. Похоже, это был выходец из Таджикистана. Он поднялся, притронувшись к руке старухи, стоявшей к нему спиной, и с акцентом сказал: «Садитесь, бабушка!» Та, тяжело припадая на больную ногу, прошла к освобождённому месту и села: «Вот спасибо-то, сынок! Вот спасибо! Дай тебе Бог здоровья!» Мария Сергеевна с удивлением невольно произнесла, обращаясь к парню-соседу: «Надо же, а вот из наших ребят-горожан почему-то никто не догадался уступить ей место! Воспитание на востоке другое, что ли? Хотя я всю жизнь в школе работаю, но никогда не учила детей быть такими бесчувственными и жестокими!» Но молодой человек ничего ей не ответил (слава Богу!), только как-то странно на неё посмотрел, как на некое ископаемое, что ли.