Катерина Шпиллер - Дочка, не пиши!

Меня, по известным читателям «Мамы» причинам, уже несколько лет и близко не было рядом с матерью, и не разговаривали мы, и не переписывались. Зато рядом было немало, возможно, очень заинтересованных в ее скорейшей кончине людей. И, видя, что она плохо себя чувствует, они с утроенной энергией вели свою разрушительную работу. Из-за них, полагаю, и умерла Галина Николаевна. Так кто там был рядом, помимо отца? Но об этом несколько позже, а пока об отце.

Когда я узнала о смерти матери, первая мысль была о нем. Ныло сердце: я представляла, каково ему приходится. И я подумала: может, смерть матери примирит нас? Может, мы попробуем начать с чистого листа?

Пока я нервно курила, осмысливая поступившую информацию о кончине матери, Женя по телефону связался с Алисой. Я слышала, как он говорил ей:

– Что бы там ни было, сейчас ты должна быть рядом с дедом, ты должна его поддержать. Поезжай к нему, будь рядом, ты ему нужна…

Через пару дней я написала отцу письмо:

Папа, здравствуй!

Прости, что не звоню, но, увы, это пока невозможно. Я знаю, что ты не веришь в мою болезнь, но я все-таки болею и по телефону разговаривать все еще не могу. Не только с тобой… Поэтому вся моя связь с миром – через Интернет. Хорошо, что он существует.

Я понимаю глубину твоего горя и очень тебе сочувствую! И еще очень за тебя волнуюсь. Как ты сейчас? Как ведет себя твое сердце, как давление? Я не так давно узнала, что с тобой приключилось. И то – узнала случайно.

Когда случилась беда, ты себе представить не можешь, как заметалась Алиса! Ее сердечко разрывала жалость к тебе, боль за тебя. Но она до ужаса боялась появляться у вас, боялась злых слов… Мы с Женей ей сказали: раз тебе хочется, раз болит сердечко – поезжай к деду и ничего не бойся. И ему (тебе) это тоже нужно.

Она решилась. Как же она была счастлива, когда ты ее принял с любовью! Ей было абсолютно наплевать на то, что на поминках некоторые отпрыгивали от нее, как от чумы, она думала лишь о тебе, ее волновало только твое состояние. Каждый день мы на связи, и каждый день Алиса только и говорит о том, как она волнуется за тебя, как ей хочется быть рядом, как ее мучает ощущение, что она чего-то для тебя не доделала, пока была рядом с тобой на Бутырской. Знаешь, я счастлива, что такая получилась девочка! Она очень хорошая, искренняя, добрая, нравственная. Впрочем, я никогда в этом и не сомневалась, но вот так проявиться ей удалось, увы, лишь в этой трагической ситуации.

Теперь у нее одна забота: найти квартирку где-то рядом с тобой. Все время шлет мне варианты квартир, обсуждает, что лучше, что хуже, какая ближе, какая дальше…

Папа, я тоже люблю тебя. Все так ужасно сложилось в нашей жизни, но, наверное, не время да и вообще не стоит теперь анализировать и обсуждать то, что было. Понятное дело, что плохо было всем. Теперь мы все уже здоровее и моложе не становимся, бог знает, что и как будет дальше. Хотя кое-что все же зависит и от нас самих.

Алиска, кстати, тоже очень и очень чувствительная девочка, с весьма ранимой психикой. Иногда она посещает моего московского доктора, которая очень ей помогла в трудный момент. Но надеюсь, что я – пониманием и через свой опыт – все же уберегла ее (тьфу, тьфу, тьфу!) от «упадания» в самую настоящую болезнь, из которой сама пока что не могу выбраться окончательно. Хотя очевидный прогресс налицо.

Рядом мой ангел-хранитель – Женя. Если бы не он… Но я даже не буду об этом говорить. Он и Алискин хранитель. Просто поверь, что это так.

Я буду рада, если ты мне ответишь. С телефонным общением пока проблемы – ну, не могу, прости! Я даже для того, чтобы написать это письмо, несколько дней собиралась с силами. Вот нужно нажать кнопочку «отправить», и рука трясется, сердце выскакивает… Но я хочу его отправить, и я сейчас это сделаю! Катя.

В ответ я получила вполне спокойное письмо, которое вселило в меня надежду. Там были и слова о том, что отец буквально накануне кончины матери, как он написал, «вдруг» увидел в Сети мое сочинение. Это еще одно свидетельство того, что не только мать, которая вообще не умела пользоваться компьютером, но и отец до того момента не читали моей книги. В общем, в моей душе затеплилась надежда. Я подумала, что, если папа только попросит меня, я уничтожу свою книгу в Сети и следов не оставлю. Поскольку я человек впечатлительный и мечтательный, я начала придумывать, как папа приедет ко мне в Израиль, как я поведу его к морю, мы будем гулять, разговаривать, объяснимся и простим друг друга. И приедет Алиса с мужем, и мы все сядем за один стол… И у нас опять будет семья…

То, что случилось дальше, навсегда отучило меня «мечтать заранее». Больше подобной глупости не повторится никогда. Буквально через несколько дней я чуть не упала со стула, увидев, что отец заявился на мой форум в СИ.

А. С. Щербаков:

Я увидел сочинение моей дочери 22 марта. Почитал отрывками. И не стал бы говорить об очень большой неправде (и впредь не буду), имеющейся в нем, – точнее, домысле (что не дает возможности отнести текст к жанру журналистики), если бы вся эта неправда не завершилась уж совсем нехорошей неправдой (в свете случившегося): будто бы мама автора этого сочинения ни сном ни духом не ведала о нем. Нет, она знала и о его существовании, и о его сущности. И все ее московское окружение знало об этом.

Придя в себя, я ответила прямо на форуме:

Автор:

Интересно получается… «Я только в понедельник вдруг увидел твое сочинение». Это цитата из письма, присланного мне отцом несколько дней назад. Речь идет о дне накануне кончины матери. И дальше отец пишет, что, естественно, он долго не мог отойти от компьютера, потому что стал читать… «Вдруг». Или я плохо знаю значение этого слова, или… Так когда же была правда? В какой раз – в письме или сейчас? Одно противоречит другому.

Хорошо, допустим, она знала. Но не читала. Так это мало что меняет, папа… Или добрые люди из вашего окружения приходили к ней, к больной, и с удовольствием рассказывали о прочитанном с цитатами? А ты опять молчал, не прекращал это, но при этом даже не пытался хотя бы начать читать, чтобы знать, о чем идет речь? Непостижимо.

Вообще-то не ожидала, что отец решит заговорить со мной таким образом. Я-то ему послала личное письмо (на которое он тогда мне и ответил). Что ж, раз хочется публично – будет публично. Обвинять меня в неправде проще всего, тем более что кое от кого последуют бурные овации.

Что, папа, ты не знал, что твой пасынок щупает по ночам твою маленькую дочь, а раз не знал, то это – ложь? Или ты был в длительной командировке, когда мама объявила маленькой девочке жестокий бойкот, закончившийся для ребенка нервным срывом? Нет, ты был рядом, в той же квартире. Или ты хочешь рассказать легенду о том, как вы показывали меня каким-то мифическим докторам, как ты рассказывал об этом Жене, а потом уверял его, что я здорова, как корова? Не было никаких докторов. Были крики: «Не дури и возьми себя в руки!»