Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души

Витёк промолчал, как рыцарь на допросе.

Ирка еще не явилась за своей порцией. Клава нашла в своей новой светлице такой же колокольчик, как у Свами. Тотчас встал перед нею брат Григорий.

– Я сестру Иру вызывала, а она промедлила уже полчаса! Приведи.

– Радуюсь и повинуюсь, добрая Дэви.

«И». Клава ясно расслышала «и». Так что со слухом у нее всё в порядке. А Ирке за ее «но»!.. Хотя есть к ней вопросы и посерьезнее – спасибо Соньке.

– Нигде нет сестры Иры. Во всем корабле.

– Так дверь же заперта на ночь?!

– Позволь поискать еще, добрая Дэви.

– Да поскорей. Копаешься, брат Гриша.

Клава уселась на свою новую кровать. Подпрыгнула на пружинах. У Витька на кровати так не подкидывало. Всё как у Свами – кроме телефона…

– Окно раскрыто во втором этаже, добрая Дэви, – запыхался Григорий. – Со второго этажа она спрыгнула – там крыша сарая.

– Убежала?! А в саду?

– Нет и в саду. Значит – через забор успела. Скамейку подставила. Если б сразу схватиться, пока она скамейку к забору волокла – как раз бы ухватить под белые ножки! Я давно говорил, что собаку надо, и проволоку над забором.

Григорий не уточнил – кому говорил, потому что в сетованиях его послышалась явная критика. Но и так ясно – в чей огород.

– Свами сказал уже?

– Доложил.

– И что она?

– Головы не повернула. «Хочет в ад сверзиться – никто ее не держит».

Клава устыдилась своей горячности. Ну, действительно, чего волноваться? Выбрала ад вместо жизни вечной – это Иркина проблема. Испугалась краткой муки за обет порушенный – а в порушении обета Клава больше не сомневалась – и обреклась на муку вечную. Пусть.

Пусть бежит по Вавилону, пусть кричит, как в корабле спасательном жила. Секретов постыдных в Сестричестве нет. Пусть болтает, чего хочет, тварь ползучая. Раз попустила побегу Госпожа Божа, значит и побег этот – к славе Её-Их.

Клава подумала, не поработать ли любалкой над Григорием вместо Ирки. Просто так. За недосмотр – что сарай под окном близко. Но – не захотелось. Представила, как будет торчать вверх горб его.

– Иди.

– Люблю тебя на ночь, добрая Дэви.

Ну и люби отсюда подальше!

Свами сразу сговорилась с группой «Формула Любви». Клава сама слышала, как какой-то администратор или ударник кричал в телефон: «Классный хит! Отпад!» – очень громко. Или голос у администратора такой, или телефон у Свами с усилением.

И в другом не обманула: купила тачанку. Настоящий «джип», да еще и «чероки»!

И вот втроем они поехали во Дворец Спорта. Не на такси ведь, на своей! Клава каждую секунду чувствовала объятия упругого кресла.

Свами была в штатском. Витёк – как всегда. И только Клава блистала серебряным плащом своим неотъемлемым.

По дороге Витёк притормозил у афишной стенки.

– Во!

Вместо десятка разных афиш на стенке в ряд была склеена одна:

РОК-СВЯТАЯ КАЛЯ ДЭВИ

И ниже помельче, но тоже слепой прочитает:

В ГРУППЕ «ФОРМУЛА ЛЮБВИ»

– Не очень канонически, но жанр диктует, – сказала Свами.

Когда подъехали ко Дворцу Спорта, похожему на огромный барабан, Клаве все-таки стало страшно: со всех сторон втекали люди-люди-люди – от двенадцати и старше, по первому взгляду.

– Если у нас – корабль, то это – крейсер, – оценил Витёк. – Или даже авианосец: чтобы вертушки на крышу сажать.

Тачанка прокладывала себе дорогу осторожно. Некоторые заглядывали сквозь слегка тонированные стекла, строили рожи.

– «Формулу» малолетки уважают, – сообщил Витёк. – По мне, кайфовей «Белые акулы».

– Полный сбор, пять тысяч, мне Додик позвонил, – сообщила Свами.

Пускай хоть десять! Клава приказала себе не трусить и положиться на Госпожу Божу. Раз Божа привела ее сюда, значит не оставит. А в такие дворцы входили простые ребята по всем мире – и выходили со всемирными деньгами и миллионной славой!

Витёк знал, где закрытый вход – для своих.

– Это и есть ваша Дэви? – удивился толстый быстрый человек. – Совсем цыпленок?

– А это Додик, администратор, – совсем светски представила Свами.

– Пускай цыпленок – все равно всё отлично! Мой дежурный девиз: всегда всё отлично! Если ходят на бабу Глашу и эту черную тушу Сахаджу, неужели не клюнут на такую девочку? На симпатичненькую и на свою? Ничем не рискуем, программу вытаскиваем и так. Микрофон держать сумеешь? Главное – не уронить микрофон! И кричи чего хочешь – проглотят. Святые – народ своевольный, у них даже кашель со значением. Зоечка Ниновна… ой, не могу эти ваши отчества переварить…

– Матерства.

– Конечно, чем матерней, тем нам ближе. Зоечка Ниновна, единственное мое условие: чтобы она не охрипла за пять минут до выхода и не уронила микрофон на сцене. Кабина для вас тут, уборная. За тобой придут, крошка. Значит – до антракта. А во втором отделении – по ситуации.

– За второе отделение – вдвое, – напомнила Свами.

– Всё прописано, Зоечка Ниновна! Вот только, как запишем в ведомость? Как зовут звезду нежданную?

– Каля Дэви, – примерилась Клава еще к одному лишнему имени.

– Прекрасно-прекрасно. Это подействует на всех – кроме бухгалтерии. Бухгалтер у нас совершенно невозмутимый. Его никаким роком не проймешь. Или рэпом.

– Расскажи Додику, – разрешила Свами. – Для бумажки – это не грех.

– Клава Капустина, – с трудом вспомнила она.

Ведь так давно она была Капустиной, что и не была никогда.

– Отлично! Видать, в капусте нашли.

И Додик убежал, помахивая какой-то бумажкой.

– Может, прорепетировать надо было? – усомнился Витёк.

– Вот чего нельзя, так нельзя! – раскричалась Свами, и Клава догадалась, что Свами волнуется.

Свами волнуется, а она сама – нет. Она в руке Госпожи Божи. И рука Её-Их поднимет ее в высь недостижимую!

– Чего нельзя, так нельзя. И Додик понял сразу. На нас Святая Душа снисходит, а Святую Душу на репетицию не вызовешь. Перед пустым залом Дэви ничего бы не смогла. Ее должен встречный вал поднять – от публики. Даже в ДК я это каждый раз чувствую, а тут в десять раз больше народу.

Несколько раз в уборную заглядывали. Клава сидела в своем до сияния серебряном плаще, и когда видела мелькающее в приоткрытой двери лицо, улыбалась расслабленно. И несколько раз веночек такой же серебряный на белых волосах поправляла.

Сейчас Витёк увидит, какой она ангелочек беленький!

Свами достала фляжку, налила в пластмассовый стаканчик.

– Укрепись вот росой утренней. До дна и благословясь.

«Госпожа Божа, продли милости свои. Госпожа Божа, яви чудо сценическое», – твердила Клава.

Но среди молитвы заметила про себя: вечер, а роса утренняя – смешно!

Заглянул Додик.

– Пять минут. Пошли.

Клаву охватил озноб – но восторженный.

Свами торжественно наложила на Клаву женский крест.