Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД

Голодная лисица увидела виноградную лозу со свисающими гроздьями и хотела до них добраться, да не смогла: и, уходя прочь, сказала сама себе: «Они ещё зелёные!»

Так и у людей, иные не могут добиться успеха по причине того, что сил нет, а винят в этом обстоятельства.

Не правда ли, ужасно? Ещё и вторая часть! А первая к чему была, если там ничего не говорилось об исполнении, собственно, обязанностей?! Как не говорилось? Только об этом и говорилось. Автор обязан был исполнить ещё один женский портретный очерк! Потому что женщины, женщины, женщины! Если вы – бородатый умудрённый старец и всё ещё читаете эту книгу, так, видимо, вы ещё не всё о них знаете. Ну, то есть о нас. Ну или ещё есть вариант: вы – литературный критик. Бросьте! Бросьте это немедленно! В этом произведении нет ни добра, ни зла, а также как таковая отсутствует мораль, ярко выраженные положительные и сильно тусклые отрицательные герои. Если вы муж моей почитательницы – можете почитать за ужином, жене будет приятно. Потому ваша жена никакая, разумеется, не Светочка, а скорее Соня или, например, Пупсик. (Не думаете же вы, что автор забыл о Екатерине Владимировне, звезде телеэкрана? Не беспокойтесь, вынашивает потихоньку. Как раз сейчас, пока Софья Константиновна приступает к обязанностям, съёмочная группа гонит очередные серии для того, чтобы ваша жена, матушка и тёща могли ненадолго оставить вас наедине с компьютером или, например, мыслями модного современного петербургского философа Александра Секацкого.) Скоро в нашем повествовании появится ещё парочка женских персонажей, такова жизнь.

А теперь перейдём наконец к новым обязанностям Софьи Константиновны и понаблюдаем, как же она их исполняет, бедолага. Кстати, у автора тут есть одна мало-мальски благородная промежуточная цель: дать понять молодым, юным и не в меру честолюбивым лекарям, что чем дальше в администрирование, тем толще отнюдь не кошельки, а гембель.

Пока Софья Константиновна, не ощутившая радости и поддержки от общения со Светланой Степановной (что, впрочем, было вполне ожидаемо даже ею самою), плетётся из буфета на рабочее место, заглянем в ординаторские и рассмотрим разношёрстную компанию, трудящуюся на благо беременных, рожениц и родильниц конкретного обсервационного отделения конкретного родовспомогательного учреждения.

На первом этаже лечебной работой в дневное время суток занимались:

Алла Абрамовна Куцинихер – ординатор. Что в переводе с латыни означает не более чем «обыкновенный». Женщина более чем бальзаковского возраста. Врач более чем обыкновенной обыкновенности. Таких обычно любят всяческие пуси за способность толочь воду в ступе. Алла Абрамовна за её вполне уже зрелые лета не только не оперировала, но даже не принимала хоть сколько-нибудь значимых решений. Зато обладала, в отличие от Сони или той же Светочки (коя, будем справедливы, была вовсе неглупа как клиницист), солидной внешностью. Вес её был примерно равен центнеру (плюс-минус очередная двухкилограммовая чудодейственная диета). Она вечно жаловалась на несправедливость во всех её проявлениях – то есть на несправедливость мироустройства как таковую. Почему, к примеру, кто-то строен, как ординатор Шевченко, метущая в себя всё подряд (заметим, что Светочкиной силы воли с тех пор, как она похудела на первых курсах медицинского института, хватало на то, чтобы «мести всё подряд» на глазах у восторженной публики и голодать дома), а кто-то толст, как она, Алла Абрамовна собственной персоной, несмотря на публичный кефир. Что, сегодня день рождения у Романца? Ну вот, опять!!! Опять закусывать на работе и давиться на ночь целой кастрюлей гречневой каши. Она, как известно, малокалорийная. Но если постараться и съесть суммарную месячную норму всего поголовья крупного рогатого скота к югу от Сахары, то... Ах, ну почему же ординатор Шевченко сжирает два куска торта за праздничным обедом и не толстеет?!

Ещё Алла Абрамовна плакалась на сына, на невестку и на соли. Эти ужасные соли были у Аллы Абрамовны везде: в суставах, в позвоночнике и в почках. Она частенько уходила на больничный, но напрочь отказывалась переходить в женскую консультацию, несмотря на все тяготы и лишения стационарной работы. Например, два ночных дежурства в месяц, положенные ординатору по штату. Ох, как жаловалась Алла Абрамовна на бессонницу, приключавшуюся с ней во время пресловутых дежурств! А между тем очевидцы – вовсе не коллеги, а всё те же неугомонные и всезнающие беременные, роженицы и родильницы – свидетельствовали, что Аллу Абрамовну не разбудит даже последний гудок к Апокалипсису, какие уже там охи, ахи и стуки швабры о ведро!

Оперировать Алла Абрамовна давно не оперировала. Так давно, что никто уже и не помнил, оперировала ли она когда-то вообще. Живых свидетелей тому не было. Хотя она постоянно рассказывала, как в n-ском году на полевом стане произвела кесарево сечение при помощи хлебного ножа и алюминиевой кружки самогона, принятой внутрь не то роженицей, борющейся за трудодни, не то самой Аллой Абрамовной – с целью победы над страхом перед необходимостью экстренного оперативного вмешательства в условиях, далёких от операционной. Если Алле Абрамовне наливали добрый стопарь коньяка или виски, она влажнела очами, плавно жестикулировала белыми полными веснушчатыми руками и вспоминала некоего фельдшера ФАПа [3], очень помогшего ей с основными этапами операции. Более никто ничего о её подвигах на ниве полевой и стационарной хирургии не слыхал. И, тем более, не видал воочию.

Крови она, разумеется, не боялась. Поэтому, когда уже совершенно невозможно было улизнуть в связи с полной задействованностью прочего персонала, Аллу Абрамовну можно было силком выпихнуть в ассистенты (уже помытый оператор, как правило, ожидал помощницу, что абсолютно противоречило правилам хирургической иерархии). Справедливости ради надо отметить, что ассистентом она была ловким и умелым. Без нужды, в отличие от молодых, горячих и ретивых, под руки не лезла, никуда не торопилась и своим увесистым телом вносила зрелое спокойствие в атмосферу операционной. Родственники частенько путали солидную Аллу Абрамовну с оперирующим хирургом (ну не девчонка же та оперировала, в самом деле, весом пятьдесят килограммов вместе с завязками халата?!), бросались ей навстречу с благодарностью, жали руки, говорили: «Доктор!.. Доктор!..» – и совали что-то в карманы пижамы от щедрот своих. Алла Абрамовна никогда не присваивала полностью «чаевые» за спасение жизни и здоровья женщины и/или ребёнка и всегда отдавала хирургу (Гришке, Оксанке или Соньке) почти всю сумму. Вычитая процентов двадцать – двадцать пять за труды свои тяжкие на крючках и вязании узлов. После операций Петра Валентиновича, Романца или, паче чаяния, главного врача и профессора она, само собой, никогда не выходила в приёмный покой.