Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

Юности свойственно задавать вопросы, ответов на которые не существует во вселенной. Юности присуще выплёскивать раздражение на тех, на кого раздражаться – всё одно, что плевать против ветра. Юности необходимы обиды, чтобы со временем понять их неконструктивность не из маминых и папиных поучений, не из кино и книжек, а прямо и доходчиво – из самой жизни. Нелепой, забавной, любящей некстати пошутить и не к месту всплакнуть.

– Что?!! – заорал начмед, не поняв, почему это девица не посинела от благоговейного ужаса перед администрацией.

– Почему вы мне тыкаете? – повторила Соня. Руки у неё затряслись, из глаз покатились слёзы. – Ладно... секретарь... те... всегда... но... вы... начмед!.. Образованный... интеллигентный... человек... Казалось бы... Мы... с вами... на брудершафт... не пили! – выкрикивала она в него срывающимся голосом. Затем сглотнула собравшийся было у горла комок и бросила наконец окурок к собратьям. Он упал на самую вершину бело-пепельной сопки и тут же скатился на пол.

– Подними! – злобно прошипел начмед. И тут же с вежливостью тираннозавра добавил: – ТЕ!

Софья Константиновна была, несмотря на вспыльчивость, всё-таки достаточно умна для того, чтобы первую партию закончить вничью. Она и так уже сердилась на себя за неуместный обильный секрет слёзных канальцев. Решив, что корона с неё не упадёт, она нагнулась, подняла окурок и воткнула его в гущу прочих. Это простое действие вызвало обвал множества его собратьев, но Соня уже успела решить, что эти – не её проблема. И потому, неожиданно развеселившись, прямо посмотрела в выпученные, белеющие на буряковом лице начмеда глаза и сказала:

– Так вы уже освободились? Я вас четыре часа жду. У главного врача я уже была. Его секретарь должна была вам позвонить!

Всё.

Всё, что можно было сделать не так, Соня сделала не так. Нет-нет, в кабинет к начмеду она в тот день всё-таки попала. Правда, он поднялся на лифте, а она пошла пешком по лестнице, ведущей на улицу, а уже оттуда – вокруг – в родильный дом через главный вход. Он даже не предложил ей присесть, разглядывая её бумаги и рассказывая, что нужны они здесь, «эти интерны», как собаке пятая нога. И что одни сплошные акушеры-гинекологи, не продохнуть, а врачей скорой помощи и прочей общей практики не хватает. Что все они (и, конечно же, в первую голову она , Софья Константиновна) думают, что тут мёдом намазано и сахаром присыпано. Что делать никто ничего не хочет, а кошельки для денег уже приготовлены. Соня стоически молчала. Хватит. Сегодня она уже выступила. Начмед, естественно, придрался к какому-то просроченному анализу. И вообще – ко всему медосмотру, потому что он, видите ли, был пройден не там, «где положено».

Пройдя ещё один медицинский осмотр, собрав ещё какие-то бумажки, Соня... В общей сложности она посетила кабинет начмеда трижды. Чтобы потом в отделе кадров получить втык по полной за дисциплинарное нарушение – не прибыла врач-интерн Софья Константиновна Заруцкая на работу вовремя. Что, прикажете задним числом вас оформлять? Нет уж, это должностное преступление! Соня не приказала, а попросила. Присовокупив к прошению подношение инспектору отдела кадров – дебелой тётке поздне-средних лет, злой на весь мир. После получения бутылки дорогого коньяка и коробки дорогущих свежайших конфет тётка из злой моментально мутировала в приторную – и Соню оформили задним числом. После чего она наконец на законных правах притопала на первую в её жизни врачебную пятиминутку. Где кроме неё было ещё двенадцать человек интернов акушеров-гинекологов, её однокурсников. Они жались друг к другу. Даже те, кто во время учёбы в институте терпеть друг друга не могли. Кажется, все были введены в курс того, что они тут никому не упали и что номер их шестой – и это ещё в лучшем случае.

Позже Софья Константиновна очень удивлялась, как её коллеги, на своей шкуре познавшие все тяготы и лишения интернатуры, могли свысока относиться к следующей буквально по пятам зелёной поросли. Как?! Неужели им самим, побывавшим Васями, Петями и Людочками, приятно унижать других? Разве не помнят они свой собственный страх, свою собственную неловкость, свою собственную неуместность и ненужность? Человеческая память имеет некоторые особенности? Например, мозаичность. Или же особенности человеческой психики вообще таковы: пнуть, если пинали тебя; плюнуть, несмотря на то что не так давно сам утирался; запачкать, потому что сам только что из химчистки и воспоминания о пятнах слишком свежи и болезненны? Соня мысленно, но очень торжественно поклялась на своей свежей тёмно-зелёной трудовой книжке никогда-никогда не вести себя подобным образом, даже если это противоречит кодексу психологии социальных групп. И к её чести, надо заметить, клятве своей по сей день оставалась верна – и к младшим товарищам ни разу ещё неподобающе не относилась.

А тогда, после окончания мытарств официального трудоустройства, начмед отправил Софью Константиновну в обсервационное отделение, справедливо полагая это самое отделение адом. Там она и провела всю интернатуру безо всяких ротаций. Лишь изредка, на периоды закрытия родильного дома «на помывку», отправляясь в женскую консультацию или в гинекологическое отделение больницы скорой помощи нашего (или, быть может, вашего) города. Интернов было положено переводить из отделения в отделение, и потому её сокурсники тусовались то в послеродовом, то в патологии, то в родильно-операционном блоке. Соня же напоминать о себе начмеду лишний раз не имела ни малейшего желания. Тем более в обсервации было всё то же самое – и родильно-операционный блок, и послеродовое, и патология. Всё то же самое плюс ещё куда более сложные и интересные случаи, манипуляции и операции. Не всегда щадящие психику врача, не всегда, увы, изгоняющиеся из хранилищ памяти и частенько оседающие крохотными по масштабам вселенной, но весьма заметными для такой предметной дисциплины, как гистология, рубчиками на собственном миокарде.

Она не напоминала, но Павел Петрович о ней и не забывал. При каждом удобном случае понося интерна Заруцкую на пятиминутках и в кулуарах, на клинических разборах и в кабинете главного врача, в горздраве и в частных беседах. Что совершенно неожиданно оказало эффект, диаметрально противоположный ожидаемому. Интерна тогда ещё первого года Соню никто из младшего и среднего персонала не называл по имени, а лишь Софьей Константиновной (минус подчёркнуто-презрительная ироничность заместителя главного врача по лечебной работе при произношении Сониного отчества). Её назначения в историях котировались наряду с назначениями лечащих врачей со стажем и категориями, и ни у кого и в мыслях не возникало уточнить, подвергнуть сомнению или оспорить. Толковая девка, чего уж там, начмед только о ней и говорит.