Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

– Да, нехило ребёнок отпраздновал семилетие. На всю жизнь запомнит, – Павел Петрович вздохнул. – А эта-то замужем?

– Со слов подруги – да.

– Господи, что же вас, баб, заставляет за мудаков выходить и выходить, выходить и выходить! – нервно пробурчал Романец.

– Почему за мудаков?

– Софья Константиновна, если муж отпускает беременную жену с ребёнком от первого брака в кафе к бывшему мужу, зная всю предысторию, суды-муды и так далее, то кто он?! Скажите мне, кто он?!

– Согласна, Павел Петрович. Согласна, – Соня даже улыбнулась начмеду. Он не заметил. Потому что они были в масках и головы их были склонены в рану.

– Мудак! Мудак и есть! Тот, кто свою бабу отпускает в мало-мальскую опасность одну-одинёшеньку, – мудак! – никак не мог успокоиться заместитель главного врача по лечебной работе.

Ушив брюшину, он с треском сорвал перчатки.

– Ушивайтесь с операционной сестрой, Софья Константиновна. В следующий раз будете знать, что такое «лишние руки»!

Ой, а то Соня не знала. Да она бы с этой операционной сестрой кесарево сделала куда спокойнее, чем с интерном. Но, конечно, всё равно не коллегиально поступила.

Виталий Александрович, судя по всему, не сердился на Софью Константиновну. Он, честно говоря, не особо и что-то понял, что в ране, заглядывая из-за спины, что в «политике партии». Ну да лиха беда начало!

– В ОРИТ [10]! – донёсся из предбанника раздражённый голос Пал Петровича.

– Ну разумеется! – хмыкнула Соня в маску.

– И вот не надо, Софья Константиновна! – немедля вдогонку откликнулся он.

– Да я ничего и не сказала!

– А ведь он прав! – вдруг подала голос операционная сестра, протягивая Софье Константиновне очередную заправленную иглу в иглодержателе.

– Кто и в чём конкретно, Зина? – Соня на секунду отвлеклась от раны, с удивлением посмотрев на свою ассистентку. Дело в том, что операционные сёстры бывают разные – и болтушки, и хохотушки, и сварливые матроны – в общем, такие же разные, как и все остальные женщины. Но вот конкретно эта операционная сестра говорила так нехарактерно мало для медицинской сестры вообще, что все просто диву давались. При этом она была одна из самых лучших операционных сестёр – она не только до автоматизма довела технику выполнения стандартных для разного рода оперативных вмешательств манипуляций и действий, положенных операционной сестре, но и предчувствовала, чего мгновением позже ситуация потребует и что в связи с этим хирургу в голову придёт. Он только рот откроет, а Зинаида уже протягивает искомое, будь то инструмент, шовный материал, раствор и так далее. И всё это молча. Зину очень любили и, планируя «блатную» беременную на кесарево, старались, чтобы операция попадала на её дежурство. Ну и не обижали, соответственно. Вот, собственно, почему Соня так удивилась, что операционная медсестра вдруг заговорила. Конкретно эта операционная сестра. И даже анестезиолог переспросил:

– Прав, что в ОРИТ? Так мы сами это всё знаем.

Зина мельком глянула на анестезиолога. Взгляд гласил: «С каких это пор меня здесь считают за идиотку, позволяющую себе вмешиваться во врачебные дела или одобрять решения начмеда? Я своё место знаю, а что я иногда про всех вас вместе с вашими назначениями, распоряжениями, оперативными техниками, анестезиологическими пособиями и всем остальным думаю – то моё личное дело!» А вслух она произнесла лишь:

– Про мудаков прав. Павел Петрович – он умный и хороший. Просто нервный и бабник...

Очень долго ещё в родильном доме из уст в уста передавалась легенда о том дне, когда лучшая операционная сестра Зинаида, она же «Великая Немая», произнесла целых два десятка слов в течение одной-единственной операции. Видимо, тема была животрепещущая. А для кого из женщин тема подобных чудаков на букву «эм» не животрепещущая? Судя по тому, что замуж многие и многие снова и снова выходят за тех, кто не может обеспечить или хотя бы защитить, – для легиона женщин эта тема – как острым скальпелем по необезболенной душе.

Часам к семи вечера, когда Софья Константиновна переделала ещё массу лечебных, административных и прочих рутинных и не очень дел, собралась было переодеться и отчалить домой. Но её вызвали в приёмное отделение...

...В час ночи в родзал заглянула санитарка приёмного и, немного странно глядя на Соню, сидевшую за столом и тупо смотрящую в стену, тихо, но внятно произнесла:

– Доктор, там ваш муж пришёл... Красивый такой. Вы уж выйдите к нему. Такие на дороге не валяются, поверьте старой бабе.

Глеб!!! Она же не позвонила, не предупредила! А где её мобильный? Тут он, тут! Где-то тут в ящиках... Ага, тут. Батарея села. Почему он по городскому номеру не позвонил?..

– Я звонил. «Софья Константиновна в операционной». «Софья Константиновна на пятом этаже». «Софья Константиновна только вышла, перезвоните попозже». Фигаро тут, Фигаро там. Я и приехал, – Глеб поцеловал жену.

– На, накинь халат, пойдём ко мне в кабинет.

– Ты знаешь, тебе идёт! – он усмехнулся.

– Что именно?

– Тебе идёт «ко мне в кабинет»! Ты так это сказала, как будто родилась в этом «ко мне в кабинете».

Соня в ответ лишь махнула рукой.

– Так что всё-таки случилось? – спросил он уже после того, как кофе был готов.

– Много всего. А когда я уже собиралась домой, «скорая» привезла тётку. Четвёртые роды на дому. Три раза она рожала у себя в квартире – и всё было нормально, так отчего бы не родить там и четвёртый раз? В общем-то, логично. Будь я не акушером-гинекологом, наверное, так же бы решила. Или даже наверняка. Роды были двойней, на минуточку. Естественно, что она была не обследована. А зачем? Рожать собиралась, как положено, – с «духовным» акушером, неким Славиком. В прошлом не то костоправом, не то народным целителем. Он, что правда, наблюдая её, ближе к родам всё-таки посоветовал ей сделать хотя бы «бездуховное» УЗИ, с опаской глядя на её огромный перерастянутый живот. Ну и ультразвук ошибся. То есть, разумеется, не сам ультразвук, а трактующий ультразвуковое исследование врач. Такое вполне себе сплошь и рядом. Особенно в таком случае, как у этой дамы. Многоводие. Двойня. «Монохориальная моноамниотическая двойня» – написали ей на листочке.

– Какая двойня? Любимая, я, конечно, твой муж, но скажи я тебе сейчас что-нибудь про расчёт плотности грунтов под подошвой фундамента несущей опоры...

– Прости. Монохориальная моноамниотическая двойня обозначает, что у внутриутробных плодов одна на двоих плацента и один же на двоих «кафтан» – плодный пузырь. А на самом деле, как оказалось потом, двойня была бихориальная биамниотическая.

– То есть каждый с отдельной жилплощадью, а не в коммуналке, – уточнил Глеб.

– Ну, можно и так сказать, – Соня устало улыбнулась. – У каждого своя плацента и свой плодный пузырь.