Амин Маалуф - Скала Таниоса

Непокорных было всего-навсего около пятнадцати человек, но они рассредоточились, потом по знаку, о котором договорились заранее, подожгли лес в нескольких местах сразу, да так, чтобы перекрыть все пути отступления. Пламя очень быстро распространялось по высушенным кустам, взбиралось по стволам деревьев. А поскольку бой разразился в разгаре дня, солдатам требовалось время, чтобы определить, где именно горит. Когда же до них наконец дошло, что их заманили в ловушку, вокруг уже стояла стена огня.

Пожар распространялся одновременно и в глубь леса, сжимая кольцо вокруг войска, и в направлении селения. В самой Кфарийабде у жителей было время спастись бегством, но некоторые соседние хуторки, отдельно стоящие фермы тоже попали в кольцо огня. По свидетельству «Хроники» монаха Элиаса, среди жителей оказалось с полсотни мертвецов, а солдаты потеряли десятка три.

Засим последовала полемика. Можно ли признать за повстанцами право ради того, чтобы поймать в свою сеть оккупантов, столь пренебрежительно отнестись к жизни поселян, к участи их домов и даже дорогого для них леса? Считать ли этих пятнадцать ферари героями? Кто они, отважные бойцы за правое дело или безмозглые забияки? Без сомнения, они были и тем, и другим разом: преступными бойцами за справедливость, безответственными героями…

Говорят, отсветы огня багровели там в течение четырех дней, а черное облако и две недели спустя еще висело над местом, где свершилась драма.

Его можно было увидеть издалека, без сомнения, и с английских кораблей, дрейфовавших неподалеку от берега. Это тем более вероятно, что из селения суда его величества можно было разглядеть весьма отчетливо, да и пальбу их пушек по укреплениям Бейрута — каковые от имени вице-короля Египта защищал Сулейман-паша Французский (понимай: де Сэв) — несколькими днями раньше было хорошо слышно.

Так, стало быть, Таниос мог увидеть тот дым? Я этого не думаю, ведь «Отважному» надо было держать курс прямиком к Сайде, по отношению к Кфарийабде это куда южнее.

Из тех лиц, что держали совет в Лимасоле, на борту находились только английские представители во главе с Вудом да турок, тоже со свитой, прочие дипломаты отправились в какие-то другие места назначения. Что касается пастора Столтона, он после продолжительной беседы со своим воспитанником предпочел сесть на другой английский корабль, направлявшийся в Бейрут, дабы по возможности прямым путем достичь Сахлейна: он торопился в свою школу, чтобы после годового перерыва поскорее возобновить занятия.

Вуд дождался, пока они выйдут в открытое море, и лишь затем взялся сообщить Таниосу, какая задача будет на него возложена.

— Нам нужно будет отправиться во дворец и повидать эмира.

Юноша крепился, но все же почувствовал, что колени у него слабеют. Однако он сохранил хорошую мину и, внимательный, молчаливый, продолжал слушать.

— Союзные державы решили, что эмир должен быть отрешен от власти. По крайности в том случае, если он откажется порвать с египтянами и присоединиться к коалиции. Но последнее маловероятно, мы его уже осторожно прощупали. Стало быть, мы должны уведомить его о том, что он низложен, и о нашем решении отправить его в изгнание.

— Куда именно?

— В этом отношении слово за ним. Вы предоставите ему выбор. Разумеется, в известных пределах…

Таниосу показалось, что он ослышался. Неужели Вуд в самом деле сказал «вы»?

— Между представителями союзных держав было условлено, что о принятом решении эмир должен узнать из уст одного из своих подданных. Дабы избежать лишних обид, желательно, чтобы это был, подобно ему, христианин. Оставалось только выбрать, кто именно…

Держите, вот текст, который вам надо будет перевести. Чтобы потом прочитать в его присутствии.

Таниос ушел, стал бродить по палубе один, ветер бил ему в лицо. Что еще за новую дикую шутку хочет сыграть с ним судьба? Он, бежавший из страны, спасаясь от ужасного эмира, он, чей отец казнен по его приказу, теперь направляется во дворец Бейтеддина, чтобы возвестить тирану о том, что его ждет изгнание! Ему, Таниосу, в свои девятнадцать лет надо предстать перед эмиром с его длинной седой бородой, с его лохматыми бровями, и сказать властителю, перед которым вот уже полвека трепещет весь Горный край от поселян до шейхов: «Мне поручено выгнать вас прочь из дворца!»

«Я дрожу уже здесь, на английском корабле. Что же со мной будет, когда я окажусь с ним лицом к лицу?»

Когда корабль причалил в Сайде, город находился в полном смятении. Египтяне ушли, но их противники еще не заняли их место. Рынки закрылись, торговцы боялись грабежей, да и жители редко высовывали нос на улицу. Появление «Отважного» было воспринято как исключительно важное событие. Выходцы из-за границы вместе со своими консулами, сановники в тюрбанах, все то, что осталось от властей, и немалая часть простых горожан — все сбежались, чтобы встретить делегацию. И когда оттоманский дипломат объяснил, что они здесь не для того, чтобы прибрать город к рукам, что они всего лишь завернули сюда по пути в Бейтеддин, многие, похоже, были разочарованы.

Присутствие молодого человека с седыми волосами, по всей видимости, здешнего уроженца, не осталось незамеченным, тем паче что он шагал в окружении представителей союзных властей как равный, с высоко поднятой головой. Все вообразили, что это предводитель повстанцев, и его юный возраст только увеличивал восхищение, с которым теперь взирали на него.

В Сайде они высадились в послеполуденный час, а ночь провели в резиденции представителя английского консульства, расположенной на вершине холма, что возвышался над городом и его морской цитаделью. По просьбе Вуда Таниосу раздобыли новую одежду вроде той, что в этих краях обычно носили знатные персоны: шаровары, белую шелковую рубаху, алый вышитый жилет, колпак землистого цвета, зато с черным шарфом, который полагалось накручивать поверх.

На следующий день они пустились в путь и добрались береговой дорогой до реки Дамур, где сделали остановку, сменили упряжь, потом горными тропами направились к Бейтеддину.

В эмирском дворце пахло разгромом. Его аркады еще хранили холодное величие, но мулы доверху общипали деревца в парке. Посетители стали редки, в коридорах царило безмолвие. Делегацию встретили сановники из эмирского дивана. Они были предупредительны, поскольку знали, что имеют дело с представителями союзных правительств, но держались со скорбным достоинством.

У Таниоса создавалось впечатление, будто он сделался невидимкой. Никто к нему не обращался, никто не просил его соблаговолить последовать за ним. Но когда он зашагал за Вудом, едва не наступая ему на пятки, никто и не предложил ему держаться в отдалении. Два его спутника по временам обменивались то взглядом, то парой слов, с ним — никто. Было похоже, будто и они его знать не знают. Может быть, ему следовало одеться по-другому, в европейском стиле. Теперь он сам себе казался ряженым в этой горской одежде, какую носил всегда, да и люди, встречавшиеся им по дороге, в большинстве были одеты так же. Но разве его роль в делегации посланцев союзных держав не состояла именно в том, чтобы создать видимость представителя страны, перерядившись в ее наряд, говоря на ее языке?