Дмитрий Глуховский - Самосуд

А вот эта пропала с радаров — выбросила свой чемоданчик. Еще один странный поступок!

Еле выследили, использовав агентурную сеть приподъездных бабок, унаследованную еще от НКВД.

Куда же она идет? Что тут забыла?

Иванов огляделся по сторонам и кошачьей походкой последовал за синеглазой судьей. Штопанная пятиэтажка, третий подъезд. Нет, BabyBorn’ов этому не учат… А ну как, похолодел Иванов, этот чертов модуль ей MI6 вшило? С них станется, после камней-шпионов…

И вот она сейчас прет сюда на радиоуправлении?

А?!

Точно!

Вот все и стало на свои места. И сейчас он раскроет конспиративную малину британских коллег. Тут, конечно, медаль светит, за заслуги перед Родиной…

Иванов перещелкнул предохранитель на «Стечкине», из-за угла подсмотрел, в какую квартиру звонит синеглазая, и сразу, не давай опомниться открывшему ей, с разбега ударил в замок ногой. Дверь распахнулась, Иванов ураганом влетел внутрь…

Свет вспыхнул и погас, звякнуло что-то, обожгло, и взорвалась голова.

Иванов ошалело потряс ей, слепо поводя стволом влево и вправо…

— Беги! Беги! Я прикрою тебя! — чей-то полудетский тенорок.

Иванов выстрелил, ничего не видя, в голос.

Кто-то ахнул, и тенорок умолк. Потом послышался шепот, тихий, усталый:

— Умоляю тебя… Беги…

Цок, цок, цок… Закрылась дверь.

Вдруг стало светлей: зрение возвращалось. Иванов вдохнул глубоко, зажмурил глаза и открыл снова.

Он почему-то сидел на полу в крошечной голодранской прихожей с трюмо из ДСП и полосатыми тошнотненькими обоями. Рядом, прикрывая дыру в животе, сидел рыжий прыщавый мальчишка — еще и двадцати нет. Через дверной проем видна комната: с потолка на лесках свисают клеенные авиамодельки. На полу валяется сковорода, рядом — остатки недожаренной глазуньи. Ага, вот чем его оприходовали…

— Вы за ней… Или за мной? — прошелестел мальчишка.

— За тобой, — соврал Иванов.

Взбунтовавшуюся КМП они найдут еще… А парень, видно, что-то знает.

— Хорошо, — тихо сказал рыжий.

— Рассказывай, — приказал Иванов. — Что ты сделал с этим механизмом?

— Сам ты механизм! — крикнул мальчишка, и тут же ойкнул, сморщившись от боли. — Она… Она настоящая. Ее Катей зовут.

— У нее в техпаспорте так записано, — покачал головой Иванов. — Вместо серийного номера. Это устройство «КМП-2011».

— Она не устройство, — побледнел рыжий. — Она девушка!

— Ты в машинку, что ли, втюрился, пацан? — не веря своим ушам, вытаращился Иванов.

— Она не… — мальчишка клюнул носом, проваливаясь в обморок.

— Эй! Эй! Смотри не умри мне тут! — забеспокоился Иванов. — Хорошо, не машинка! Красивая она…

— Красивая… — подтвердил слабо паренек. — Я по телевизору процесс этот смотрел… С олигархом… И с первого взгляда в нее… Встречал ее… С цветами… Думал, она человек… Не знал…

— У нас люди судьями не бывают, — поведал умирающему государственную тайну Иванов. — Людям такое доверять нельзя. Вдруг возьмут и сами решат что-нибудь? А нам потом — расхлебывай.

— Я когда понял, в чем дело… Ну… Сделал ей апгрейд…

Вот оно! Вот откуда таинственный модуль! Что там усопший конструктор про студента говорил?..

— Ты где учишься, сынок? — насупился Иванов.

— В Бауманке…

— А… Тогда не мудрено, что ты на манекенов кидаешься… — почесал затылок Иванов; парнишку даже уже становилось жалко.

— Я ей… Поставил один чип… Сам сделал… Хотел быть с ней… Чтобы взаимно… Ну… Чтобы она тоже меня полюбила…

— Что за чип-то? — весь подобрался Иванов.

— Ну… Душу ей… Инсталлировал…

— Ты что гонишь-то? Какая душа? Душ не бывает! — хмыкнул Иванов.

Мальчишка не возражал: испустил дух.

— Даебтвоюналево, — позволил себе экспрессивное обычно сдержанный Иванов.

А ведь черт его знает, что он ей там инсталлировал! Вдруг она теперь по-английски говорит, и уже в очереди на политическое убежище стоит, пока он с ее пигмалионом лясы точил?

Иванов выдвинулся на лестницу, уже готовый звонить Генералу и объявлять план «Перехват»…

Но она сидела пролетом ниже, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. Иванов вытянул из кобуры «Стечкин» и навинтил глушитель, чтобы лишний раз не тревожить соседей. И вместо Генерала набрал номер «скорой», которая приедет утилизировать ее корпус.

Она услышала — обернулась к нему. Иванову показалось, что в ее синющих глазах стоят слезы, но он знал: этого быть не может. Это не глаза, а линзы…

— Последнюю сигарету можно? — слабо улыбнулась она.

— Курите, — осторожно разрешил Иванов.

— А у меня нет… Откуда у меня? Я же механизм, — ее голос сорвался в хрипотцу, и она кашлянула, сгоняя ее. — Я думала у вас попросить, — с каким-то неумелым подростковым кокетством добавила она.

— Не курю, — ржаво ответил Иванов.

— А я думала, такие люди как вы всегда курят… — рассеянно сказала она.

— Какие… Люди?

— Которые убивают других людей. Вам же надо как-то успокаиваться…

— А вам тогда зачем курить? — неожиданно для себя спросил Иванов. — На смертную казнь у нас в стране мораторий. Таких приговоров вы не выносили.

— Не выносила, — согласилась она и снова улыбнулась — не игриво, а устало.

— Так зачем?

— Никогда не пробовала, — сказала она. — Вдруг страшно захотелось. Потому что теперь когда пробовать?

Внизу коротко взвыла сирена прибывшей неотложки.

А Иванову вдруг страшно захотелось, чтобы машина ехала дольше… Может быть, час. Может быть, два?

— Ну вы стреляйте, — сказала она. — У меня вот тут уязвимое место. Он сюда зачем-то свою штуку установил. — она приложила два пальца к левой половине груди. — Романтик несчастный…

Она и вправду была очень красива — какой-то небесной и строгой красотою, как дамы на полотнах Веласкеса, и такая же серьезная.

— Скажите… — Иванов помолчал. — Прежде чем я… Чем мне придется… Я должен спросить.

— Так значит, сигареты нет? — легонько вздохнула она.

— Я… Могу в ларек спуститься… В принципе…

— Не можете, — она пожала плечами. — Вы меня тут оставите, а я сбегу.

— Ну ведь не сбежали уже, — возразил он.

— Не сбежала, — кивнула она. — А зачем? Куда?

Иванов кивнул.

— А… Как это… Быть вами? — спросил он зачем-то.

— Странно. Прекрасно и жутко. Как бабочкой-однодневкой. Радуешься до потери сознания — и понимаешь, что вот-вот все кончится. Потому что такого не бывает и быть так не должно. Потому что не позволят. И еще одиноко очень.

Неотложка снизу нетерпеливо и капризно забибикала. Кто-то вошел в подъезд, лязгнула стальная дверь.

— Вы хотели что-то спросить, — напомнила она. — Вы спрашивайте, а то времени, наверное, совсем мало осталось…

— Да, — одернул себя Иванов. — Да. Вы… Зачем вы его оправдали?