Арсений Несмелов - Литературное наследие

Милые, что ныне с вами сталось,
Я не знаю. Вероятно, там
Растворившись, приняли за малость
Славу, улыбнувшуюся вам.

Кончен сказ и требуется вывод;
Подытожить, сердце, не пора ль,
Ибо скажут: расписались мы вот,
Ну и что же? Какова мораль?..

11

Лбом мы прошибали океаны
Волн летящих и слепой тайги:
В жребий отщепенства окаянный
Заковал нас Рок, а не враги.

Мы плечами поднимали подвиг,
Только сердце было наш домкрат;
Мы не знали, что такое отдых
В раззолоченном венце наград.

Много нас рассеяно по свету,
Отоснившихся уже врагу;
Мы — лишь тема, милая поэту,
Мы — лишь след на тающем снегу.

Победителя, конечно, судят,
Только побежденный не судим,
И в грядущем мы одеты будем
Ореолом славы золотым.

И кричу, строфу восторгом скомкав,
Зоркий, злой и цепкий, как репей:
«Как торнадо, захлестнет потомков
Дерзкий ветер наших эпопей!»

1

Наших прадедов Бог по-иному ковал,
Отливал без единой без трещины, —
Видно, лучший металл Он для этого брал,
Но их целостность нам не завещана.

И потомки — не медь и железо, а жесть
В тусклой ржавчине века угрюмого,
И не в сотый ли раз я берусь перечесть
Старый том «Жития» Аввакумова.

Чу, на диких холмах человеческий топ —
Полк стрелецкий к ночлегу торопится.
За стрельцами бредет Аввакум-протопоп
С ясноглазой своей протопопицей.

За двухперстье, за речь, как великий укор,
За переченье Никону тяжкое
Угодил протопоп под начал и надзор
Воеводы боярина Пашкова.

Тот — царева рука, что и дальше Даур
Из кремлевской палаты протянута,
Ей подай серебра, драгоценнейших шкур,
Ей и сила, и воля дана на то!

Край и глух, край и дик. С отощалым стрельцом
Лишь грозою да боем управиться,
И еще протопоп укоряет крестом,
Баламутит, сосет, как пиявица.

Для чего накликать и пророчить беду,
Коль и так над полком точно зарево?
Может, поп-то и прав, и гореть нам в аду,
Воля Божья, а власть государева!

Заморить бы попа, раздавить, как клопа, —
Вот как гневом утроба распарена!
И не знает Пашков: он — ярмо для попа
Или тот для него, для боярина!

Как скала протопоп. Хоть опять и опять
Воевода грозил и наказывал,
Но ульстить, но унять, под себя ли подмять
Невозможно сего огнеглазого!

Воевода в возке. Чтобы нарту волочь,
Протопоп с протопопицей пешие.
Растревожил буран азиатскую ночь,
Даже звезды ее не утешили!

2

От родного села и до царских палат,
И от них до тюремной до ямины, —
Не единым ли он устремленьем крылат,
Обличенья его не из пламени ли?

И топили его, и палили в него,
И под угол бросали избитого,
И сгорит протопоп в купине огневой,
И Россию костер опалит его.

Всю великую Русь от гранитных твердынь
Соловецкого края до Каспия,
Где журчащую в жизнь из праотческих скрынь
Веру древнюю, русскую распяли!

Жил как все протопоп: в духоте, в маяте,
В темноте — под тяглом да под приставом,
Но порадоваться он умел красоте,
Усмехался над дурнем неистовым.

Был он смел и умен. И писателем был
Беспощадным для гнили и нечисти, —
Огневое перо он себе раздобыл
Без указок риторики греческой.

Он что крепость стоит. Неприступна она
Для упрямого вражьего норова…
У бесстрашного есть Аввакума жена,
Сирота из сельца из Григорова.

3

Вот бредет она в ряд с огнепальным попом,
Опоясана лямкою конскою…
Через двести годов этим самым путем
Полетят Трубецкая с Волконскою.

Только Марковне злей, непосильнее путь —
В женском сердце что горечи копится!
Не от лямки одной надрывается грудь,
И насилу бредет протопопица.

Горя долю свою выпьет полно она,
До той ямы подземной, что в Мезени,
Но тебя, протопоп, не оставит жена,
Будь ты в лямке, в битье ли, в болезни ли.

Не от лямки отстать, за супруга ли стать —
Вот тоска, и забота привычная.
Только сила не та, только ветер опять
Опрокинул тебя, горемычная!

И за годы невзгод раз лишь сердце зашлось,
Что-то тут его сжать помешало ей, —
Протопопу лишь раз от жены довелось
Слышать робкую женскую жалобу.