Нил Гриффитс - Культя

— Вот же сука , бля. Хоть убей, я был уверен, что это он. Алли, ты видел? Парочка ебаных гомиков, держались за руки на улице. А если б дети кругом, или еще чего. По-хорошему надо было бы их отмудохать, обоих двух, за одно это . Чертовы гомики.

— Да. Педики.

— Петухи.

— Дар, а может, они просто руку пожимали . Может, просто здоровались за руку, а?

— Не-а. Это гомики, братан; я их сразу вижу. И у каждого по две руки к тому ж. Должно быть, у этого заики крыша не на месте. А может, он нас нарочно надул…

Дорога идет вверх и по длинной кривой, впереди мерцают уличные фонари, словно бегут вперегонки или догоняют электрическое биение. Даррен включает фары, неверный свет ударяет в дорогу впереди них, одна фара смотрит вбок. У машины косоглазие.

— Гы, глянь на это. Одна фара косая. Томми, урод такой, решил над нами поиздеваться, я те точно говорю. Посылает нас на такое дебильное дело, да еще дает старую кретинскую развалину вместо машины. Он просто оборзел, я ему все скажу, када мы в город вернемся, это я те уже щас обещаю.

Алистер молчит, лишь глядит вниз, на дно широкой долины, жилой пригород, через который они проезжают, сбегает вниз в долину и вливается в собственно город, разливая оранжевый лимонад своих огней во внезапно пришедших сумерках, по-зимнему ранний закат, стремительный, как положено. Освещенные кирпичные стены складов и амбаров торговой зоны на окраине, еще дальше — шатры, вагончики и ангары промзоны, узкие трубы, толстые исходящие паром башни охлаждения. И все поселение целиком замыкается противоположным, высоким склоном долины, большие темные глыбы нарезанной скалы, покромсанной ледником, что некогда стремился к морю, теперь распростерлись у края города, словно огромный лакающий язык этого города или лужицы его слюны.

Мальчишка в палисаднике муниципального дома подбрасывает в воздух футбольный мяч и опять ловит. Швыряет в воздух и ловит. Алистер глядит на него, пока они едут мимо, потом обращается к Даррену.

— Слышь, Дар, я подумал.

— О черт. Только этого не хватало.

— Да не, слушай. Этот однорукий: ведь он скорее всего протез носит, а? Искусственную руку, типа. Мы вот ищем козла с одной рукой, а он скорее всего выглядит так, будто у него их две, а? Так скорее всего, мы его никада и не найдем, верно?

Лицо Даррена, желто-зеленое в свете приборной доски, поворачивается на шее, чтоб поглядеть на Алистера. Глаза широко раскрываются на секунду, потом прячутся за капюшонами век.

— Чё такое?

— Ну ты, Алистер, и мудак . — Шипение сквозь стиснутые зубы.

— Чё это? Чё я такое сделал?

— А то, что ты мудак . Какого черта ты не подумал об этом раньше? Пока я не просидел за рулем всю дорогу сюда, бля. Ты болван гребаный…

— Я? А ты -то чё об этом не подумал?

— Чё я об этом не подумал? Вот я те щас скажу, чё я об этом не подумал, бля.

Даррен притормаживает у тротуара, возле ряда магазинчиков — рыба с жареной картошкой, мини-маркет и почта, уже закрытая. Свет из окон забегаловки падает в машину, и нависшее над Алистером Дарреново лицо наполовину желтое, наполовину в тени, и придвинулось так близко, что Алистер видит угри на носу и ощущает теплые брызги слюны.

— Потому что мне пришлось вести машину, бля, вот почему! Потому что ты , как последний МУДАК, проебал свои права!

У Алистера стучит в голове. Корень языка вмиг пересыхает. Отпрянув к двери, Алистер словно пытается продавиться сквозь нее.

— А ты весь день, бля, только сладостями набивался, рожа уродская! Кто за тя всю работу делал, а? Я, КРЕТИН ЕБАНЫЙ, ВОТ КТО!

Даррен тычет себя в грудь негнущимся указательным пальцем, и Алистеру слышен гулкий стук. Длинные пожелтевшие зубы совсем рядом с глазами Алистера. Зубы, которые однажды сорвали бровь с орущего лица, Алистер это сам видел, и вспоминает теперь ту кровавую маску.

— У меня времени не было, чтобы думать, БЛЯ! У меня ДЕЛ куча была, БЛЯ, скажешь, нет, ты бесполезный бля…

— Да, но я не ви ви ви…

— ВИ ВИ ВИ ВИ ВИ ВИ!!!

— Это все Томми виноват, братан, он все…

— Томми виноват? НЕТ, ЭТО ТЫ ВИНОВАТ, СУКИН СЫН!

В воздухе зависает огромный кулак. Алистер пытается еще дальше отодвинуться от этих массивных костяшек, от глаз, от зубов, от несвежего дыхания, что долетает до него натужным гневным шипением, и вот все это уже на расстоянии одного мига, миг — и Даррен опять оказывается у себя на сиденье, локти на руле, лицо закрыто ладонями. Алистер произносит слабеньким голоском:

— Дар, прости, я…

— Заткнись. Бога ради, заткнись. И не говори больше ни одного слова, козел ты ебаный.

Алистер затыкается. Молча смотрит, как Даррен трет лицо ладонями — шурх, шурх, — и скрежещет сомкнутыми зубами. Что-то неслышно бормочет, потом медленно произносит:

— Вылазь.

— Из машины вылазить?

— Вылазь из машины, бля. Вон лавочка. Поди туда и купи мне чего-нибудь, бля, чтоб я успокоился. Ты меня завел, бля, ты теперь и успокаивай. Ну давай, вылазь, козел. Вали нахер.

— А чего…

Одним рывком Даррен открывает дверь с Алистеровой стороны, выпихивает его и снова захлопывает дверь. Краем левого глаза он видит, как Алистер за окном поднимается, стоит секунду или две, потом движется прочь, потирая локоть, в мини-маркет, и сияющий проем двери словно втягивает его худую фигуру в спортивном костюме.

Теперь Даррен не видит ничего, кроме отражения уличных фонарей в глянцевом покрытии приборной доски. Он собирает взгляд на одном светящемся пятнышке, матовом оранжевом отражении, оно становится четче у него в глазу, ярче. Ослепляет, словно небольшое солнце или луч прожектора-искателя, в который Даррен плюет слова.

— Идиотское дело, бля. Идиотская машина, бля. Алистер — дебил, бля. Томми Магуайр, бля. Какой-нибудь козел мне за все это заплатит, бля.

Яркое пятно отраженного света почти поет. Почти потрескивает, будто гневные слова, что бормочет Даррен, поджариваются на палящем солнце пустыни.

— Верно те грю, какой-нибудь мудак за это заплатит. Я не для этого дерьма создан, я выше всего этого, бля. Алистер, болван чертов, сраная машина. Жирный козел Томми Магуайр. Ей-бо, не вру, братан, какой-нибудь козел заплатит за это. Как только, так сразу, бля. Получит по полной. Я уж покажу этому козлу. Кто-нибудь у меня огребет. Зуб даю, бля. Я уж устрою, бля…

Кусочек темноты проползает по яркому пятнышку. Даррен фокусирует взгляд, узнает очертания: муха-качок.

— Ого, привет , козел летучий. Как приятно вас видеть.

Овод ползет лениво, перегруженный своим кровяным обедом, и Даррен ловит его за крылья и подносит, бьющегося, к лицу. Машущие ножки, фасетчатые глаза, серо-полосатое тело. Переставая ухмыляться, Даррен сжимает сильнее, глядит, как ножки бьются еще отчаяннее, потом просто подносит овода к приборной доске и давит. Что-то слабо лопается у него на пальцах, теплая капля его собственной крови возвращается к нему, украденная, а ныне отвоеванная обратно. Он снимает раздавленную муху со стекла большим пальцем, потом вытирает этот палец об сиденье, еще теплое от Алистерова зада.