Майкл Ондатже - Дивисадеро

После выступления Бриджит вместе с группой сошла со сцены. Кто-то подал ей большой стакан пива, который она залпом осушила. Ее уверенность сменилась детской радостью от похвал и объятий знакомых. Временами взгляд ее искал в толпе Купера, но не находил его. Держась поодаль, он наблюдал за ней из темноты. Сейчас, когда она еще не вполне остыла от сцены, в ней была интересна каждая мелочь, и он не хотел, чтобы с его появлением ее новый облик растворился.

Взгляд ее рыскал по лицам. Она чуть сникла. Купер вышел на свет (ее успеха), и ее робкая улыбка сказала, что ради него она готова все отринуть. Они обнялись; он ощутил ее взмокшие плечи, отсыревшее платье и влажные волосы, мазнувшие его по щеке.

На другой вечер Купер ушел играть, а когда вернулся, ее нигде не было. Ни в его номере, ни в холле, ни в ее квартире. Он не знал, как с ней связаться, поскольку не имел ее координат. Оставался лишь безвестный человек из ресторана. Утром Купер объехал все скобяные лавки в радиусе двадцати миль от Санта-Марии. Где бы она ни была, он тревожился, не случилось ли чего. Хотя из квартиры исчезли все ее вещи.

Он повадился в кофейни и бары на трехмильной полосе городка и бродил по улицам, надеясь, что так сумеет ее отыскать. По утрам он все так же бегал, но теперь с еще большим рвением истязал себя на окраинах. После стольких лет он ощутил в себе пробуждение чувственности. Он ходил в спортзал, где устраивал спарринги с боксерской грушей, которые лучше трусцы помогали освободиться от мыслей. Он чувствовал в себе силу, но понимал, что она родом из его бессилия. Однажды он взглянул на свое тусклое отражение в гостиничном зеркале, надеясь прочесть в нем какую-нибудь подсказку. И ошеломленно понял, что сам угодил в зависимость.

Вам корреспонденция, сказал портье. На открытке из Тахо не было ни текста, ни подписи — только его имя и адрес, начертанные знакомой рукой. На обороте в сумерках сияло казино «Харрас». Так Бриджит сообщала, где она.

Меньше чем через час теми же дорогами, какими они совершали ночные прогулки, Купер ехал на восток, удаляясь от побережья. У Карризо-Плейн-Монъюмент он свернул на север и по девяносто девятому шоссе доехал до Сан-Хоакин-Вэлли. Висалия, Фресно, Модесто и Сакраменто. Таинство. В Кармайкле он перекусил. К темноте добрался до сьерры. В дождевой дымке поселки вроде Серебряной Вилки и Земляники, через которые когда-то он сотни раз проезжал, мелькали точно призраки. Перед Тахо он снял номер в мотеле, где побрился и принял душ, намыливаясь тонюсеньким мылом, похожим на облатку. Надел свежую рубашку и галстук. Было около двух ночи, когда Купер выехал из мотеля.

Он сошел в Тахо — огни покоренного космоса вокруг сверкающего озера. Купер вылез из машины и посмотрел на горы, которые одолел. Чувствовался перепад высот. Возвращение в прошлое было осознанным риском, все могло измениться. Соблюдая правило не парковаться там, где работаешь, он поставил машину в гараж «Дворца Цезарей» и пешком дошел до «Харраса».

Большой зал мягко ударил кондиционированным воздухом. Мышцы, гудевшие усталостью от многочасовой дороги, размякли. Усевшись на двадцатифутовый кожаный диван, Купер вытянул ноги и оглядел помпезный декор. Подскочил официант с выпивкой; Купер дал ему десятку чаевых и спросил «мокрый» эспрессо. [49] «Мокрый» эспрессо — кофе, молоко, сливки; «сухой» эспрессо — кофе и сливки. С высоким стаканом в руке он прошел к столам. Знакомые пока не встречались, однако ночь была юна. Пятнадцать часов назад он молотил грушу в спортзале, устланном астротурфом. [50] Астротурф — синтетическое покрытие, искусственный газон.

Если маячить на виду, Бриджит меня отыщет, думал Купер, слоняясь по роскошным залам, полным рокота и бессистемной неспешной суеты. Наконец он подсел к столу. По обыкновению, первую сдачу умышленно проиграл. Партии шли живее, чем на юге, но играли любители. Четыре утра. Сна ни в одном глазу.

Через час, оторвавшись от карт, он ее увидел. Внутри что-то екнуло. Как давно она вот так стоит и наблюдает за ним, возвышаясь над другими зеваками? Закончив партию, он сгреб фишки. Нынче заработано достаточно, чтобы на южном берегу арендовать нечто миленькое, если кому-нибудь из них оно понадобится.

Купер.

Возле окошка кассы она схватила его за руку. Он ткнулся лицом в ее шею, белую, почти золотистую, с напрягшейся жилой, в которой, должно быть, таилась ее уверенность.

Они спустились по широким, выстланным ковром ступеням. Рокот Большого зала остался позади, и Купер вдруг вспомнил себя мальчишкой: в байдарке он свернул за излучину Сан-Антонио-Крик и тотчас потонул в реве порогов. Он шел следом за Бриджит. Она обернулась и сказала:

— Я только что из бассейна.

Поступь ее была легка. Казалось, больше ни в ком нет столь небрежной силы. Она излучала энергию, какой прежде в ней не было. В лифте она отстранилась от его объятий:

Подожди.

Будто это слово все объясняло.

Чего?

Надо поговорить. Ты здесь остановился?

Нет.

Хорошо, а то здесь тебе нельзя.

Он ничего не ответил; в молчании они добрались до «Дворца Цезарей», где стояла его машина и где он мог поселиться.

Часы показывали половину шестого, когда они сели завтракать. В окна восемнадцатого этажа смотрело подсвеченное огнями, но все еще темно-красное небо. Купер не спрашивал, почему ему не стоит здесь оставаться. Он чувствовал, что все это неспроста, а потому нужна осторожность. Надо выведать, что она затеяла. Ей что-то нужно, но в здании, где отовсюду смотрит «небесное око», об этом благоразумнее помалкивать. Ясно, что его выманили туда, где он не сможет брыкаться. Купер заговорил о ее былом сотрапезнике.

— Этот скобяной малый… — начал он; Бриджит молча помотала головой. — Как его зовут? Ты мне не говорила. Он живет в Тахо? Поэтому ты здесь?

Она все качала головой и лишь раз кивнула — да, человек из ресторана здесь.

В подземелье «Дворца Цезарей» он отпер машину и усадил Бриджит на пассажирское сиденье. Возникло знакомое чувство, что в подземном гараже воздух и тусклый свет остались с прошлого десятилетия. Купер медленно обошел «крайслер» и сел за руль.

Пожалуй, вернусь в Санта-Марию.

Хм. Она дернула головой.

Почему ты сбежала?.. Во что меня втягиваешь?

Давай просто уедем отсюда.

Нет.

Послушай…

Я еще не готов для солнышка.

Хорошо. Ее ладонь медленно скользнула по его руке. Ты же не иссяк.

Не волнуйся, дна уже достиг.

Она поцеловала его глаз, потом лоб, потом губы. Он не сопротивлялся. Ее рука лежала на нем. Они не целовались. Но были неизмеримо близки, когда смотрели друг на друга, почти соприкасаясь лицами. Дыхание, ни слова, и только взгляд — как обнаженный отклик. Оазис для усталых глаз.