Дарья Симонова - Свингующие

– И что же, никто не захотел батюшке-царю родить богатыря просто так? А как же древнейший материнский инстинкт, наконец? Или это уже совсем не актуально?

– Вам виднее, что актуально, а что нет, – язвила азартная рассказчица. – Это же у вас новаторские версии о смерти семьи! Эх, Каспар, я ведь не зря углубляюсь в эту историю. Мне, конечно, приятно поплакаться в жилетку, это уж кто спорит. Но сейчас это не главное. Материнский инстинкт никто не упразднял, но он тоже имеет право быть избирательным. От Бориса не рожали, потому что чувствовали – дело нечисто. И к черту дачу! Причина немного глубже квартирного вопроса, хотя и он вечно путается рядом с любовью – читай любовь и бедность… И ваша версия о странной фобии – она близка к истине. Я ведь на своей шкуре все это испытала – только не могла никак назвать это… Борис как будто не выносит сам запах женщины. А младенцев он не выносит еще больше. Я же помню, что творилось, когда родилась дочка… Подобный комплекс, казалось бы, не должен мешать воспроизводству: сплошь и рядом появляются дети от нерадивых отцов. Но здесь ситуация особая, чувствуете?! Злостные алиментщики, у которых дети по всей стране, – они любят женщин, понимаете. И запах, и кровь. Инстинкт! Женщины рожают от сильной мужской особи, если говорить на языке природы. И не рожают от той особи, которая эволюционно не пригодна. А если самец не любит запах самки – он не пригоден!

– Но есть отважные женские особи, не чуждые эксперимента…

– Это вы про меня? – победно улыбалась Валентина. – Да! И слава Небесам, у меня дочь, а не сын, а то наследственность была бы дурная.

Вот они, скрытые течения, приводящие к тому, что дачи на Истре раздают за мальчиков, которым и вовсе не стоит появляться на свет. Потому что они эволюционно не пригодны. Или генетический мусор, как жестоко выразился бы Сашенька. Каспар не разделял подобной категоричности, попахивавшей геноцидом. Но тем не менее хорошо, что Фаныч прикрыл эту гонку за призом в игре, где не может быть победителей, и зажил более или менее спокойно. Смирился «с одним кусочком сахара». И даже слегка подбивает клинья под свою первую жену. Валентина Всеволодовна его жалеет. Точнее, это смесь жалости, благодарности и привязанности на старых дрожжах. А такая смесь чревата ростками свежих чувств… Спасибо рекомендациям зловредного выскочки!

Самолюбие Каспара было умаслено: даже запоздалое признание греет! Тем более что Валентина была беспристрастна и куда больше критиковала, чем хвалила. На то она и руководитель. Первым делом она прочла «Инстинкт и необходимость» и заявила, что его следует на корню переписать. Ибо в своем нынешнем виде он не может быть закончен. Потому что это мякиш без корочки. Мыслепоток без академической оправы. И пусть даже академизм будет косметическим, неглубоким… пусть даже бутафорским! Но на то нам и дается высшее образование: оно прежде всего умение грамотно пустить пыль в глаза.

Здесь Валентина Всеволодовна деликатно откашливалась: мол, не поймите меня правильно, друг мой. Гениальное открытие может сделать и самородок с тремя классами и коридором. Но вот грамотно его подать – для этого нужно оттрубить лет пятнадцать, желательно – плюс аспирантура…

Следовательно, у самой Валентины, с ее теплокровным южнорусским акцентом, отношения с академизмом были прохладные. Эта энергичная любительница Пруста воплощала в себе все лучшее из того, что встречал Каспар в людях: авантюризм и смелость суждений Белозерского, полемическую заостренность Коли Фокусника, методичность и мощный кругозор Зои, не говоря уже о гуманности, порядочности и любви к миру. Особенно к орешкам со сгущенкой – ведь и это Каспару было близко. Но была у Валентины еще одна черта, с которой доселе сталкиваться не приходилось: у нее был Дар результата. Все прочие милые люди – они слишком любили процесс. Дети карнавала – они бесконечно распыляли блестящие идеи, которые никто так и не воплотил. Изящные слова и мысли покрывались пылью и складывались в прекрасное и безумное архитектурное излишество, которое так никогда и не было достроено. Как Саграда Фамилия в Барселоне. С той только разницей, что творение Гауди, пусть и незавершенное, служит земному и небесному. А невостребованные интеллекты и светлые головы так никогда и не являют миру свое величие…

А Валентина не терпела пустоцвет! Она стремилась увидеть плоды исканий. Пусть даже не гарантированно съедобные. Пусть даже блинчики комом. Главное – воплощение! Из рыхлого «Инстинкта и необходимости» она решила сделать тщательную квинтэссенцию и выдать ее за приличный диплом. Каспар долго не решался протестовать, а потом его прорвало: слишком утилитарный замысел! Замах на рубль, удар на копейку. Одно дело – книга. Книга! И совсем другое – диплом. Формальность. Макулатура…

– Я бы так же рассуждала в твоем возрасте, – перейдя на «ты», невозмутимо каялась Валентина. – Думаешь, у меня у самой нет такой вот книги в стол?! Есть. Но такой хоккей нам не нужен. Пытаться прыгать через ступеньку – значит бездарно тратить время и силы. Поверь моим многотрудным опытам. Сначала у нас будет диплом. А уж потом – даст бог, и книга…

…Потом, потом. Потом – значит никогда! А Каспар уже надышался новой энергетикой, ему хотелось наковать побольше железа, пока горячо. В довалентиновскую эпоху он совершенно не был одержим «плодом исканий». Он, как и все, наслаждался процессом. А результат – да и пусть себе когда-нибудь нагрянет, когда захочет. Белозерский – тот и вовсе писал свою брошюру лет двадцать и не видел в том конфуза! Но теперь, с такой поддержкой, Каспар понял: сейчас или… когда рак на горе свистнет. Надо ловить момент, пока у свет Всеволодовны запал не остыл. И грех тратить запал на мелочи. Диплом и так напишется! Его все пишут. Кто за полгода, кто за две недели, кто за три дня. А вот труд всей жизни – книга…

Легкомысленный «доктор Ярошевский» привык, что запал всегда остывает. Рано или поздно, чаще всего рано. Но Валентину, чур, не путать с остальными! Она была стайером в окружении суетливых спринтеров. И ей было немного одиноко пестреть. Но только немного, совсем чуть-чуть. Ее было трудно смутить никчемным окружением. И этот размеренный перфекционизм напоминал методы Авроры. Она бы рассуждала точно так же, сочетая здравый смысл крепкого ремесленника и умелую импровизацию. От сюжетных аналогий становилось не по себе: Каспар снова выходил на шаткие подмостки, в освещенный круг, под прицельное материнское око. И, наученный горьким опытом, отчаянно сопротивлялся, отстаивая каждую пядь своего графоманского детища. Долой прежнюю мягкотелость! Хотя порой ему так хотелось согласиться с Валентиной без боя… Та относилась к метаниям спокойно, протягивая бутерброд мира с салями. Романтическая колбаса с восточным акцентом – примирительный деликатес, так уж условились тогда за неимением большего. И желторотый студент на собственном опыте понимал, что легко остаться друзьями лишь в пустопорожних умствованиях. В имитации бурной деятельности. А попробуй-ка найти достойного брата Гонкура и ни разу не потянуть одеяло на себя! Ни разу с ним не поспорить, ни разу не усомниться втайне в его талантах и мельком не поставить свой могучий умище на порядок выше… Не бывает гладко, если сработаешься с кем-нибудь так, что буквы не рассыплются словоблудием, а сложатся в связное чтиво. Какое угодно – для начала хоть в оглавление!