Иосиф Гольман - Любовь заказывали? (сборник)

– Служивый, как пройти к храму Гроба Господня?

Тут его ждало разочарование. Здоровый парень в черных очках, вооруженный крошечным «узи» и немалой дубинкой, его не понял. «Видно, в Израиле не все русские», – дошло наконец до Петра.

Поскольку иными языками он не владел, в дело вступила Лариса, задавшая парню тот же вопрос по-английски. Тот сразу просек, заулыбался и начал уже объяснять, как к нему вплотную протиснулся молодой палестинец и принялся горячо что-то то ли спрашивать, то ли требовать.

Лицо израильтянина окаменело, улыбка сошла с лица, только скулы, машинально жующие резинку, ходили. Он молчал, палестинец что-то почти кричал ему в лицо.

Потом солдат одновременно сделал две вещи: выплюнул на асфальт резинку и несильно, но чувствительно тыльной стороной ладони ударил палестинца по лицу. Тот отшатнулся, упасть ему не дали соплеменники, стоявшие сзади. Он вскочил, готовый броситься на обидчика, однако, грудью наткнувшись на маленький смертоносный ствол «узи», сразу сник, обмяк. Огонь, потрескивая, затих. Но, уходя, палестинец обернулся, и по загнанной в глубь его глаз ярости Деникин понял, что близкого урегулирования ближневосточного конфликта не предвидится. Ни в данном случае, ни вообще.

Солдат тем временем галантно извинился перед Ларисой и объяснил, через какие ворота туристов пока еще пропускают.

И вот они в Старом городе.

Деникин никогда не был романтиком, но до него вдруг на уровне чувств, как-то по-животному, дошло, что именно по этим улицам две тысячи лет назад шел Иисус и в самом прямом смысле слова нес свой крест. И ему было так же тяжело и жарко, как сейчас Петру. И дышал он тем же воздухом, что и Петр. И видел те же камни, согнувшись под своей ношей. Только в отличие от грешного Деникина, не готового и за свои грехи отвечать, готов был ответить за все чужие.

Лариса посерьезнела, куда-то пропала ее американская улыбка. Когда они подошли к маленькой ротонде (подарок российского императора), установленной в общем для всех христианских конфессий храме и прикрывающей последнее земное пристанище Иисуса, Лариса взяла связочку тонких свечей, зажгла их и, выстояв маленькую очередь (обычно она в десятки раз длиннее), вошла внутрь. Деникин за ней не пошел. Он понимал всю глубину Ларисиной просьбы-мечты. Как понимал и маловероятность ее исполнения даже в таком святом месте.

Дочки у Ларисы скоро не станет. А ведь счастье дочки было стержнем всех ее поступков! Значит ли это, что она прожила жизнь неправильно?

Когда Лариса вышла – успокоенная, просветленная какая-то, – атеист (но – прагматик!) Деникин тоже купил свечку и поставил ее, загадав свои нехитрые желания.

Потом они пошли по Старому городу, прогулялись по знаменитому базару, купив себе какие-то малозначащие сувениры, и вышли к Стене Плача. Единственная сохранившаяся часть Первого иудейского храма напоминала, что и задолго до появления Мессии в этом славном, прокаленном солнцем городе происходили различные, важные для миллионов людей, события.

Площадь перед Стеной Плача была разделена на две половины: слева молились мужчины (всех разновидностей иудейской конфессии: и хасиды с пейсами, и непонятные мужики в огромных черных папахах, смахивающие на лиц, как говорят в Москве, кавказской национальности, и обычные – цивильные, как определил Деникин, – евреи), справа – женщины.

Вдруг на площади появилась невеста в белом одеянии. К ней сразу подбежали девчонки и девушки постарше. Все они стремились коснуться шлейфа свадебного платья.

– Чего они хотят? – спросила Лариса.

– Удачно выйти замуж, – объяснил просвещенный Мишей и путеводителем для туристов Деникин. – Для этого надо дотронуться до платья невесты.

– Для меня это не актуально, – усмехнулась она, потеряв интерес к происходящему.

– А в Стену Плача нужно заложить записку с сокровенным желанием. Это – самый прямой путь к Всевышнему, – продолжил образованный Петр.

Лариса прикусила губу и опустила голову. Деникин подумал, что тему сокровенных просьб и наибыстрейших путей их доведения до Господа при Лариске поднимать не надо. Он совсем не знал Наташу, но ему даже страшно было подумать, что такое могло бы случиться с его дочерью.

– У тебя есть карандаш? – спросила она у Петра.

– Да. И бумага. – Он вытащил ручку и фирменный дорогущий блокнот в кожаном переплете.

– Ничего, что я другой веры?

– Бог един, – успокоил Деникин и дал ей ручку. Потом, как прагматический атеист (атеистический прагматик?), быстро написал свою записку и отнес обе к Стене. Его просьба была предельно простой. Он просил у иудейского Бога то же, что и у своего: здоровья близким, мира стране. До просьб более делового или, не дай Бог, денежного характера Деникин никогда бы не опустился. В этом плане он, как в свое время албанский народ, привык рассчитывать лишь на собственные силы.

Пообедать они решили в уютном арабском ресторане. Обслуживал их сам хозяин, который на хорошем английском сетовал на отсутствие туристов.

– Зато, может, независимость обретут, – утешил его Деникин по-русски, а Лариса перевела. Араб отреагировал своеобразно. Он международным и малоприличным жестом показал, насколько необходима ему лично вожделенная независимость. Даже Лариса рассмеялась, частично вернув свой утренний американизированный облик.

Деникин пригласил коллаборациониста за их столик, и здесь они усладили его сердце, отдав дань его действительно замечательной стряпне.

Погуляв по древнему городу еще пару часов, они собрались в обратную дорогу.

– Скоро стемнеет, – объяснил Петр. – А мрак здесь южный. Не люблю я ночной езды по горным дорогам.

– Как скажешь, – тоном восточной женщины произнесла Лариса. Она умела быть настолько покорной, что могла обмануть любого. Кроме, быть может, Петра Деникина.

На выезде остановили машину и оглянулись. Белый город, манящий к себе миллионы людей на протяжении тысячелетий, парил на темно-синем фоне, освещаемый закатным солнцем.

Деникин обнял Ларису, поцеловал в лоб.

– Все будет хорошо? – то ли спросил, то ли напророчил он.

– Надеюсь, – ответила Лариса. Как всегда, спокойная. Как всегда, уверенная.

Почти как всегда.

– Куда сегодня двинем? – спросил Петр. Он уже умылся и сделал зарядку. А из-за раздвинутых им штор в комнату ворвался сноп яркого солнечного света.

Лариса зажмурилась, потянулась. Под простынкой обозначились вполне волнующие контуры. Но Деникин сдержал порывы, понимая, что в таком темпе (вечером они уже занимались этим) неделю ему не выдержать. Как-то незаметно и до обидного быстро ушли в прошлое времена, когда хотелось (и моглось!) ровно столько раз в неделю (сутки, час), сколько представлялось возможностей. А новомодную виагру он принимать не хотел из принципа.