Элизабет Гилберт - Самая лучшая жена (сборник)

– Ты оптимист, Гэсхаус. Вот кто ты такой.

– Ну ладно, Диана. Чем он сейчас занимается?

– От тебя прячется.

– Ему понравится, – заверил Гэсхаус. – Если его не подстрелят…

– Может, он и не захочет ехать, – пожала плечами Диана. – Спроси его. Пойди спроси.

Чуть позже Тэннер Роджерс и Гэсхаус Джонсон ехали по городу в грузовичке Гэсхауса. Мальчик был в теплом зимнем пальто, красной охотничьей шапочке и высоких ботинках со шнурками. Он был стеснителен и не сразу задал Гэсхаусу вопрос, над которым, видимо, долго размышлял:

– А это не противозаконно? Стрелять по голубям?

– Не-а, – ответил Гэсхаус. – Стрелять по голубям не противозаконно. Вот ставки делать на тех, кто стреляет по голубям, – это противозаконно.

– А мой папа?

– Папа твой? Ну, он ставок не делает. Он просто стреляет по голубям. А все ставят на стрелков. Понимаешь? Все ставят на твоего папу, чтоб угадать, сколько голубей он сумеет подстрелить. Твоему папе ставок делать не надо.

– А вы?

– Ну, я-то ставлю как сукин сын. А ты как?

Тэннер пожал плечами.

– Сколько у тебя с собой деньжат, сынок?

Тэннер вытащил из кармана пригоршню мелких монет:

– Доллар восемнадцать.

– Все поставь, – сказал Гэсхаус и рассмеялся. – Удвой ставку! – Он весело хлопнул ладонью по рулю. – Ага, удвой! А лучше утрой! Ха-ха!

Снайп гавкнул, как подобает гончей собаке, – негромко, басовито: «вуф».

Гэсхаус повернул голову и неожиданно серьезно посмотрел на Тэннера:

– Ты что-то сказал, сынок?

– Нет, – ответил Тэннер. – Это ваша собака сказала.

Гэсхаус наклонился вперед и протер рукавом лобовое стекло.

– Сынок, – сказал он, – я пошутил. Это мой пес гавкнул, я это понял.

– Конечно, – кивнул Тэннер. – Я тоже.

– Славный ты парень. Вот мы с тобой немножко пошутили, да?

– Ага, – сказал Тэннер. – Здорово.

На окраине Гэсхаус остановился около бакалейного магазинчика Майлза Спивака, чтобы купить патронов. За прилавком стоял сам Майлз, усталый, немолодой. Он нашел патроны, которые были нужны Гэсхаусу.

– Майлз! – гаркнул Гэсхаус. – Я сегодня стреляю вместо Эда Роджерса. Ты бы хоть разок выбрался туда. Развеялся бы, Майлз! Посмотрел бы, как я классно стреляю.

Майлз медленно обвел взглядом магазин – так, словно ожидал, что за спиной у него кто-то появится.

– Черт бы тебя побрал, Гэсхаус. Знаешь же, что я тут совсем один, что не могу отлучиться.

– Но сегодня я стреляю, Майлз! Стоит того, чтобы закрыться пораньше Я ведь когда-то был всем стрелкам стрелок.

Майлз задумался.

– Знаешь парнишку Эда? – Гэсхаус опустил тяжелую пятерню на макушку Тэннера.

– У меня у самого пятеро мальчишек. Последнему всего пара месяцев. Кесарево делали. Ты видал, как это делают? – спросил Майлз у Тэннера.

– Ради бога, Майлз, – вмешался Гэсхаус. – Он еще ребенок.

– Перевязали ей трубы. Так что детишек у нас больше не будет. А смотреть на это – врагу не пожелаю. Стоять рядом и смотреть, как твою жену вот так кромсают. А у баб внутри куча всякого понапихана. Такое, доложу тебе, тонкое оборудование. Видал хоть раз? Видал эти трубочки и мешочки?

– Господи, Майлз, – сказал Гэсхаус. – Ты бы удивился, если бы мальчик сказал «да».

– Жуть, – покачал головой Майлз. – Жуть сколько там всего.

– Пойдем отсюда, Тэннер, – сказал Гэсхаус. – Он чокнутый!

Когда они подошли к двери, Майлз крикнул им вслед:

– Она чудесная женщина – моя жена.

– Я тебе вот что про него скажу, – проговорил Гэсхаус, когда они с Тэннером вышли из магазина. – Он такой тупой, что даже двумя глазами сразу моргать не может.

Они сели в машину. Гэсхаус вытащил из кармана коробку с патронами и внимательно изучил этикетку.

– Черт, – выругался он. – Даже не знаю.

Он перевернул коробку и прочел все, что было написано с обратной стороны.

Тэннер немного подождал и спросил:

– А у вас ружье какое?

– Двенадцатый калибр, – ответил Гэсхаус и посмотрел на мальчика. – Ты в этом что-нибудь понимаешь?

– У моего папы была двустволка восемнадцатого калибра.

– Шестнадцатого, – поправил Тэннера Гэсхаус и сунул коробку с патронами в карман. – У Эда была двустволка шестнадцатого калибра. Много времени прошло, сынок. Я тебе прямо скажу, не таясь. Чертовски много времени прошло с тех пор, как я стрелял из ружья. – Гэсхаус вздохнул и снова хлопнул ладонью по рулю. – Эй! Да что это я? Это даже не мое ружье! Это ружье Дика Клэя! Ха!

Снайп снова негромко гавкнул.

– Это не я сказал, – проговорил Тэннер.

– Ха! – Гэсхаус весело стукнул себя по колену. – Ха! Ты понял эту шутку, сынок! Понял!

Гэсхаус завел мотор и выехал со стоянки возле магазина. Он сказал:

– Это славно, что ты любишь шутки, потому что мы с тобой едем туда, где можно будет от души повеселиться, это я тебе точно говорю. Если есть какие вопросы, ты спрашивай, не стесняйся.

– Почему вас так прозвали – Гэсхаус? [6] – спросил Тэннер.

– А я пукать большой мастак, – не смущаясь, ответил Гэсхаус. – Как из пушки стреляю. Правда, теперь мне получше, чем раньше. Молочная диета уже не нужна.

– И папа мой вас так называет?

– Да.

– И мама?

– Тэннер, – сказал Гэсхаус, – это было что-то вроде сговора. Знаешь, что такое сговор?

– Нет.

– Ну… – поджал губы Тэннер. – Короче, они сговорились.

На следующем остановочном знаке Гэсхаус притормозил, опустил окошко и громко крикнул рыжеволосой женщине, шагавшей по тротуару:

– Эй ты! Эй ты, маленькая тарелочка с блинчиками!

Женщина улыбнулась и махнула рукой так, будто бросила фантик от конфеты.

– Эй ты! Румяная булочка! Эй ты, маленький пышненький яблочный пирожок!

Женщина послала ему воздушный поцелуй и пошла дальше.

– Попозже увидимся! – проорал Гэсхаус. – Милашка!

Гэсхаус закрыл окошко и сказал Тэннеру:

– Это моя подружка. Поверишь ли – ей пятьдесят. Кто бы подумал?

– Кажется, я ее в школе видел, – смущенно проговорил Тэннер.

– Это может быть, – кивнул Гэсхаус. – Это очень даже может быть, потому что она иногда дает уроки. Подменяет кого-нибудь. А выглядит обалденно, правда? Красотка. А сколько лет – ни за что не угадаешь. Пока она в юбке, точно?

Тэннер покраснел, наклонился и погладил голову Снайпа. Пес проснулся и благодарно задышал. Дыхание у Снайпа было горячим, и из пасти у него воняло.

Некоторые время мужчина и мальчик молчали. Они выехали из города, миновали свалку, проехали мимо кладбища, мимо кукурузного поля, около которого стояла пожарная машина. Шоссе сменилось проселочной дорогой, и они проехали мимо широких ворот скотного двора. Гэсхаус ехал все дальше и дальше. Потом он резко свернул на узкую грунтовую дорогу и медленно повел машину по глубоким колдобинам, оставленным колесами. А может, это были промоины. Вскоре лес резко закончился, и они выехали к краю широкой и плоской, как блюдце, котловины. Когда-то здесь добывали уголь открытым способом, а теперь это место можно было бы назвать могилой этих самых разработок.