Николай Климонтович - Спич

Подвыпив, визитеры иногда матерились. Тогда тетка скашивала на Женечку глаза, тот опускал взгляд долу, что-то рисовал, делал вид, что не слушает разговоры взрослых. На самом деле слушал, конечно, и слушал внимательно. Подчас эти сборища производили на Женечку тяжелое впечатление, на память приходила отчего-то мрачная картина Арест пропагандиста , которую он знал по репродукции и которой боялся. Это тем более удивительно, что тайный смысл бесед за теткиным столом Женечка не всегда понимал, лишь обращал внимание, что, когда один говорил особенно жарко, всегда находился другой, махавший на него рукой и выразительно тыкавший пальцем в потолок. На потолке ничего особенного видно не было, лампа с абажуром, по углам — лепнина. Говорили о крымских татарах , которых они должны вернуть. Откуда и куда этих самых крымских, как вина в Елисеевском, татар должны были вернуть, Женечка не знал. Часто упоминались две дамы, Галина Борисовна и Софья Власьевна , но сами они никогда не приходили. На столе иногда появлялся блокнот с отрывными страничками, и то один, то другой что-то в нем записывали, передавали другим, те многозначительно кивали. Потом этот листок сжигали в пепельнице, горелая бумага воняла, тетка вскакивала, отворяла форточку. Один веселый священник Карасиков бодрился, пусть слушают , говорил он, посмеиваясь и почесывая бороду. Ой, чур тебя, не накликай, расстрига , говорили ему.

Но бывали и веселые дни. Тон задавал пьющий учитель. Как-то он рассказал анекдот про говорящего попугая, который ругался матом и на время, пока у хозяев были гости, его прятали в холодильник. Однажды пьяный гость пошел на кухню — искать выпивку, открыл холодильник и оторопел: ты кто такой? Пингвин, еб твою мать , отвечал попугай. Все хохотали. Ну, Тоша, я же просила , воскликнула тетка, улыбаясь, этого она, по-видимому, выделяла.

В другой раз Тоша пришел один, хоть и выпивший, но грустный. Он принес толстый том из выходивший тогда Всемирной библиотеки со старорусской литературой, открыл, стал читать вслух с выражением. Дойдя до места, где протопопица спрашивает мужа доколе терпеть эту муку и тот отвечает до самые смерти, матушка , Тоша вдруг заплакал, и Женечке стало не по себе, стыдно, жалко, неприятно, он пугался, когда взрослые при нем плакали.

Когда гости расходились, тетка мыла посуду на кухне, заставляла Женечку помогать, будто он был девочка, вытирать блюдца полотенцем — приучала к труду . И вот, перемывая чашки, тетка убежденно говорила про недавних гостей, какие это честные, добрые, бесстрашные люди. Соль земли , повторяла она помногу раз, и Женечка уже знал, откуда это выражение и кому принадлежит. Однажды в комнате бабушки за томом Цветов Зла в переводе Эллиса книгоиздательства Заратустра с двумя предисловиями, Теофиля Готье и Валерия Брюсова, Женечка нашел спрятанную книгу в темной обложке с едва заметной, стершейся в углублениях вдавленного креста, позолотой. Бабка увидела Библию уже раскрытой на коленях внука, отбирать не стала, только обронила почитаешь и поставь на место .

Женечка ждал субботы каждую неделю, потому что ему очень нравилась эта самая соль земли , а бесконечные разговоры гостей сливались для него в музыку, иногда грустную, иногда возбуждающую, и хотелось самому взрослеть и самому говорить, говорить. Подчас он рассуждал сам с собой, как бы возражая кому-то. Чаще всего, таким образом он говорил с Тошей, который и ему, как и тетке, нравился больше других.

Жизнь эта пресеклась с арестом священника Карасикова. В квартиру пришли трое, один стоял в коридоре, двое других вывели священника из комнаты, стали обыскивать его чулан. Женечку тотчас спрятали к бабке, потому что тетку позвали быть на обыске понятой . Скорее всего, обыскивавшие ничего интересного для себя не нашли, очень огорчились , говорила потом тетка с издевкой. И священник исчез из квартиры, а на его запертой комнате появилась какая-то висюлька из сугруча на тоненькой волосяной веревочке.

В первое же после ареста воскресенье Женечка с теткой поехали на Тишинский рынок — покупать священнику Карасикову валенки. Лагерь-то ему не дадут, не звери же , вслух размышляла тетка, а в ссылке как без валенок . Они нашли хорошие, крепко подшитые, большие. Через полгода наступили дни судебных слушаний. Заседания длились чуть не неделю, и всякий день тетка брала на службе отгулы, чтобы быть у здания суда. Несмотря на то, что внутрь суда никого не пускали, процесс был закрытым, по радио Свобода сквозь завывания глушилок по вечерам слушали отчеты о ходе дела, и выходило, что священник Карасиков раскаялся, просил не применять к нему строгих кар, поскольку он заблуждался. Вот видишь, Ася, я говорила, он слабый , качала головой бабушка. На этой почве у них с теткой чуть не каждое утро бывали споры. Не ходи , просила бабушка, готовая заплакать, я старая, он все равно сломался, ты о мальчике подумай .

— Как ты не понимаешь, мама, я должна, должна. Что ж, спрятаться, это уж совсем не порядочно. Да и не по-божески., — жестко резала тетка. — Батюшка сам выбрал свою Голгофу, это правда, но разве мы не были рядом с ним. А слабый, что ж, люди слабы. И кто знает, как я бы себя повела на его месте.

— Не говори так, Бога ради, не говори. Я понимаю, я все понимаю, — и глаза бабушки действительно увлажнялись, — у этого Карасикова никого нет. Целибат, видишь ли… Вот только Женечку жалко…

— Только слез не хватает, мама. А мальчик уж не маленький…

— Да как же, Ася, ему двенадцать лет…

Женечка с ужасом понимал: речь у взрослых идет о том, что с теткой могут сделать то же, что и с бедным Карасиковым. И тогда, понимал он, они с бабушкой не выживут . То есть умрут. Но умирать он совсем не хотел. И еще он понимал, что не по-божески в устах тетки значит — не по-христиански. И он представлял священника Карасикова, который в синем тренировочном костюме несет свой крест, два крепко сбитых тяжелых бревна, ковыляя под гул насмешек толпы.

Пока шло следствие, тетка раз в неделю собирала передачу для священника, там была дефицитная жесткая колбаса, которая изредка появлялась в Елисеевском и которую так любил сосать Женечка — любил за дивный копченый вкус дыма. Но доставалась она ему лишь по праздникам, чаще они позволить себе такую роскошь не могли. И еще какие-то вкусные вещи любовно укладывала тетка в небольшой фанерный ящик, банки со сгущенным кофе с молоком, из которого, если сварить прямо в банке, получалось дивное лакомство, ванильные сухари вперемежку с теплыми носками, приговаривая все равно жандармы все свалят в кучу, хорошо, если пропустят. И уезжала в Лефортово . К слову, кое-что действительно не пропускали, и тогда эти вкусные вещи возвращались и попадали к ним на стол. Не пропустили и валенки.